Глава 8
— Ну и как вам песня? — спросила Ирка.
— Очень печальная, — кивнула я. — Тема, очевидно, добрый человек, не всякий захочет помочь родителю, который не принимал участия в его воспитании.
— Может, и так, — протянула Ирка, поворачиваясь к чайнику.
— У тебя иное мнение?
Домработница бросила в чашку пакетик с заваркой.
— Знаете, Дарь Иванна… Впрочем, не мое дело.
— Нет уж, говори.
Ирка глянула на меня.
— Вы этого Тему рассмотрели?
— Не очень, — призналась я, — но он здорово похож на Дегтярева — лысый, толстый.
— Тут недавно по телику шоу двойников показывали, — сообщила Ирка, — ну прямо офигеть, до чего они на звезд смахивают. Представьте, Киркорова женщина изображает, ростом с телевышку. Во чего бывает!
— Ты куда клонишь? Высказывайся прямо! — велела я.
— Уж простите, Дарь Иванна, — занудила Ирка, — но вы человек увлекающийся, наивный, Машенька вся в маму пошла. Хоть вы ее не рожали, а одинаковые вышли. Зайка, та ваще безголовая, а Дегтярев только орет: «Я самый умный, остальные дураки», но на самом деле его годовалый ребенок вокруг пальца обведет. Один Аркадий Константинович рассудительный, но его ж никогда дома нет. Мой долг вас предостеречь.
— От чего?
Ирка схватила сахарницу.
— Полковник этого Тему обнял и чуть не зарыдал, а сам бормочет: «Сынок любимый, ничего о тебе не знал, никакого письма не получал!» Разве так можно?
— Как?
— Верить человеку на слово! — вспыхнула Ирка. — У него чего в паспорте стоит? Ведро Тимофей Николаевич. При чем тут Дегтярев?
Я заморгала. Ирка подняла указательный палец.
— Во! Это раз. Теперь два. Ему про Ложкино приятель выяснил. Что ж он не сообщил правду: не деревня, а коттеджный поселок с домами за дикие сотни тысяч баксов!
— Вполне вероятно, что официально Ложкино числится селом, — пояснила я, — наш же поселок получил название от ближайшей деревни. У нас почтовый адрес «Ложкино‑1», однако про цифру все забывают.
— Ладно, — кивнула Ирка. — Только я сумку этого Темы разбирала. Жуть!
— В каком смысле?
— Вещи — дерьмо, — заявила домработница, — я в шмотках разбираюсь.
— Грязное и рваное?
— Нет, — ухмыльнулась Ира, — новое совсем, чистое и целое. Но все российское: рубашки, белье, свитер. А ботинки… Говнодавы настоящие, простите, конечно!
— Не у всех есть деньги на фирменные вещи, — возмутилась я. — Ира, откуда такой снобизм? Между прочим, я очень люблю белье, которое шьют в Минске, стараюсь покупать только его: хлопковое, натуральное, изумительное. А куртки? Вон Зайка купила дорогущий пуховик, и тут же «молния» сломалась, а у Дегтярева российский третий год, как новый.
— Китайский, — поправила Ирка.
— Ну и что? Зато он стоил две копейки и цел до сих пор, — не сдавалась я. — Да бог с ними, с вещами. Давай вспомним о продуктах! Покупали мы итальянские макароны, и вечно они нам какими‑то недоваренными казались. Перешли на родную «Макфу» и кушаем аппетитнейшие «гнезда» с грибочками в свое удовольствие! И, ко всему прочему, от них не толстеешь, и варятся они очень быстро!
— Тут вы правы, — согласилась Ирка. — Только у нас деньги есть, мы покупаем российское не от бедности, просто эти товары больше нравятся.
А Тема нищий! Видела я, какими он глазами на портьеры глядел, даже пощупал их. Нехороший человек.
— Ты сделала подобный вывод после того, как гость потрогал драпировки?
— А вы не зубоскальте, — надулась Ирка. — Он еще от Хуча шарахнулся, ноги поджал и спросил: «Он кусается?»
Я села на табуретку и почувствовала легкий дискомфорт. Меня всегда настораживают люди, которые не любят животных. Предположить, что Хучик способен кого‑то укусить, может либо дурак, либо очень злой человек. У мопса и зубов‑то практически нет, выросли через один.
— Знаете, как дело обстоит? — наседала Ира.
— Ну?
— Тема ваш распрекрасный за своими Уральскими горами чуть с голоду не помер, — застрекотала домработница, — вот и решил в богатый дом пристроиться. Приехал сюда и набрехал с пять коробов. Мамин дневник… Ха! Он вам его показал?
— Нет.
— Вот! Теперь тут поселится, оденется, обуется, отъестся и ваще навсегда останется. Дегтярев его уже за сыночка считает, Манюня жалеет, даже Ольга прослезилась, глядя, как эта кастрюля полковника обнимает.
— Ведро, — машинально поправила я.
— Один шут разница, — скривилась Ирка. — Гоните его вон, прохиндея, вот мое мнение.
— И как ты предлагаешь провести операцию?
— Прямо так и скажите: «Вали домой».
— Не могу.
— Почему? — уперла руки в бока домработница.
— Не принято подобным образом обращаться с гостями.
— Тьфу! Если станете всех привечать, в нищете помрете.
— А где сейчас Тема?
— Его Дегтярев в Москву увез.
— Нельзя же выгнать сына полковника.
— Он ему никто.
— Откуда такая уверенность?
— Задницей чую, — заявила Ирка.
Я постаралась скрыть усмешку. Надо же… Судя по некоторым расхожим выражениям, вышеупомянутый орган является главным для русского человека: он им чувствует беду и одновременно ищет на него приключений.
— Надо приблуду на анализ отправить. Генетический. Есть такой, я знаю, — посоветовала Ира. — Вот у нас на двадцать пятом участке Мироновы живут… Слышали?
Я кивнула.
— Хозяин горничную выгнал, — ажиотированно продолжила Ирка, — беременную. А та, не будь дурой, в лабораторию сносилась и его жене под нос бумажку сунула, где черным по белому написано, кто отец ее будущего ребенка.
— И кто?
— Ой, Дарь Иванна, несообразительная вы! Ясное дело, сам хозяин. Надо у этого Темы кровь взять. Вот и станет ясно, чей он сын! — торжественно закончила Ирка.
— Неудобно как‑то, — промямлила я, — подойти и заявить: «Предполагаю, вы обманщик, поехали на экспертизу». А если он и впрямь родня Александру Михайловичу? Обидим и Тему, и полковника.
— Тогда надо хитростью анализ взять. Обманом.
— Как?
— Подумаю и соображу, — пообещала домработница.
— Хорошо, — согласилась я, — тоже поломаю голову над проблемой. Но очень тебя прошу, давай соблюдать презумпцию невиновности.
— Чего?
— Пока мы не доказали, что Тема обманщик, он честный человек и живет в Ложкине на правах сына полковника, — объяснила я. — Понятно?
— Ничего, — мстительно процедила Ирка, — пусть временно сыром в масле катается! Скоро закончится лафа, я его сама веником вымету!
— Только после лабораторного заключения, — предостерегла я и услышала звонок своего мобильного.
— Даша? — спросил чей‑то знакомый голос.
— Да, а кто говорит?
— Рита Секридова.
— Алиса пришла? — обрадовалась я. — Сделай одолжение, не выпускай ее, уже еду!
— Хорошо, — сухо выронила Рита, — жду.
* * *
Я бросилась к машине. Завела мотор и, не обращая внимания на сильный дождь, понеслась на Солянку.
Дверь в квартиру Риты опять оказалась открытой.
— Добрый день! — закричала я, влетая в прихожую. — Алиса, вы где?
— Ее нет, — мрачно сообщила Рита, высовываясь из кухни. — Иди сюда! Чего тарарам подняла?
— Ушла! — расстроилась я. — Ты же обещала ее остановить!
— Она не приходила.
— Послушай, я живу за городом, кататься туда‑сюда по пробкам не особое удовольствие. Когда ты позвонила, я поняла, что Алиса явилась домой.
Секридова шлепнулась на колченогий стул, маячивший около буфета.
— Нет, она не объявлялась. Но… Смотри, у Алиски сегодня эфир.
— Так.
— Он прямой, не предварительная запись. Ей люди в студию звонят, заказывают песни, с днем рождения друг друга поздравляют. Ясно?
— В принципе, да, — кивнула я. — Ничего особенного, подобные шоу почти на каждой радиостанции есть.
— Но вечером Алиски на эфире не было, — протянула Рита.
— А кто там был?
— Диджей по фамилии Столяров. Я включила приемник и услышала его голос. Странно.
— Почему? Может, у Алиски случилось неотложное дело, и она попросила ее подменить.
— Нет, — помотала головой Рита, — у них подобное не принято. Генеральный продюсер терпеть не может манипуляции с расписанием. В этом году Алискина смена падала на первое января, в девять утра ей заступать следовало. Приятно, да?
— Невероятно, — кивнула я.
— Если тебе рассказать, из какого Алиска дерьма выплыла, не поверишь, — монотонно вещала Рита. — Ну да не о том речь. Алиска хотела в компании праздник отметить и нашла того, кто согласился у микрофона первого числа париться, — Столярова. У парня как раз облом с бабой случился, ему идти было некуда, вот и сказал Алиске: «Хрен с тобой, я первого оттарабаню». Обрадованная, она побежала просить поменять ей смены. Но начальство встало на дыбы: «Слушатели ждут именно Виноградову, — заявил ей генеральный, — у нас не лавочка со спичками, вот там все равно, какая морда за прилавком. Не нравится сидеть у микрофона, никто не заставляет, получи в бухгалтерии расчет, и разойдемся друзьями». И Алиса, испуганная угрозой босса, в компанию свою не поехала, примчалась первого января в девять утра, трезвая, и вышла в эфир. Я молча слушала Риту.
— А сегодня вместо нее Столяров вещал, — втолковывала мне Секридова. — Причем вчера утром Алиска, услышав про мое предложение сопровождать Болтова, воскликнула: «Отлично, и выпить мне в свое удовольствие удастся! На работу лишь вечером, можно не ограничиваться бокалом шампанского». Понимаешь, она не думала пропускать эфир. Алиска страшно дорожит своей работой и боится ее потерять.
— Вдруг она попала в больницу? — предположила я. — Позвони ей на мобильный.
— Уже пыталась, он отключен. Хотя вот тут ничего особенного, у Алиски постоянно заканчиваются деньги. Настораживает другое.
— Что? — подскочила я.
Рита вытащила из прически прядь волос и принялась накручивать ее на палец.
— Алиска, как я уже говорила, из грязи выползала. Она мне рассказывала: отец алкоголик, мать ему под стать, вечно бухая. У таких людей детки в младенчестве помирают…
Но Виноградовой повезло. Ее господь наделил упорством и трудолюбием, девочка сумела окончить школу, поступила в институт, пристроилась на радио и начала вылезать из нищеты. Денег у Алисы было мало, соблазнов в столице много, да еще в Москве принято человека встречать по одежке, поэтому радиоведущая тратила весь оклад на оплату квартиры и на обновки, еда в бюджете не предусматривалась. Чтобы не помереть с голоду, Алиса бегала по тусовкам, убивая двух зайцев: знакомилась со всякими людьми и наедалась на фуршете. В сумочке у Виноградовой всегда имелся небольшой пакетик, куда она незаметно клала халявные пирожки и бутерброды, обеспечивая себе завтрак, а то и обед.
Алиса целеустремленная девушка, она мечтала шагнуть выше по карьерной лестнице, ей было охота пробиться на телевидение, стать звездой, обрести большой оклад, купить собственные хоромы, машину… В общем, планов громадье. В отличие от очень многих девиц Алиса не желала выскакивать замуж, она надеялась лишь на себя и кокетничала с мужчинами на вечеринках с единственной целью: рассчитывая встретить всемогущего продюсера, который произнесет заветную фразу: «Давно ищу ведущую шоу, похожую на вас».
Выпить от души Алиса позволяла себе лишь тогда, когда участники тусовки расходились по домам. И то не всегда. Иногда новые знакомые предлагали продолжить вечер в другом ресторане, и Виноградова ехала с ними. В этом случае нужна трезвая голова, налаживание связей в Москве — процесс длительный и довольно трудный, а Алисе страшно хотелось стать звездой, она на все готова ради карьеры.
Если на тусовке случался облом, то есть никаких интересных встреч не происходило, вот тогда Алиска, выждав нужный момент и увидав, что в зале осталось пять‑шесть крепко поддавших личностей, подходила к столику, где наливали спиртное, и быстро опрокидывала в себя пару‑тройку бокалов. Не следует считать Виноградову алкоголичкой, ей просто требовалось расслабиться.
Но тут надо упомянуть об одной физиологической особенности Алисы. Девушка способна выпить довольно много вина и не опьянеть. Вернее, алкоголь «догоняет» Виноградову не сразу. Около часа она ходит трезвая, но в какой‑то момент весь принятый алкоголь бьет ей в голову, причем с такой силой, что Алиска падает замертво…
Рита остановилась и посмотрела на меня.
— Понятно объясняю?
— Да, — кивнула я, — у меня есть один знакомый, Вадик Рогачев, у него та же особенность: вливает в себя водку стаканами и вроде как ни в одном глазу. А потом — бах, лежит на полу. Его словно выключают.
Рита слабо улыбнулась.
— Вот‑вот. Алиса очень хорошо знала о том, какую шутку с ней играет выпивка, поэтому наливалась перед уходом и почти всегда успевала доехать до дома.
— Почти всегда?
Секридова включила чайник.
— Ну, пару раз она засыпала, не добежав до квартиры. Я ее находила во дворе, на лавочке. Но это исключение, обычно Алиска добиралась до спальни. Вернее нет, она вваливалась в квартиру, а там уж где упадет. Понимаешь, ее натурально вырубало, могла улечься в ванной на полу, в прихожей возле комода или в коридоре развалиться. Я с ней пыталась ругаться, говорила: «Если уж доперлась до дома, так дойди до койки». А Алиска растерянно хихикала и отвечала: «Извини, Ритусь, я собой в такой момент не управляю. Темнеет в голове, и все! Мне, главное, в квартиру притопать».
Чайник начал выпускать из носика пар, Секридова взяла с подоконника кружку, бросила в нее пакетик с заваркой и хмуро поинтересовалась:
— Понимаешь теперь, отчего я не слишком удивилась, когда ты про шкаф сказала? Нет, сначала, когда про смерть Алиски услышала, испугалась. Но потом сообразила: она домой заявилась, решила раздеться и в гардероб упала. Если честно, я правда подумала, что тебя Катька подговорила меня разыграть…
— Уже слышала историю про календарь, — перебила я модельку. — Зачем ты сейчас меня позвала, если Алиса не пришла?
Рита нервно огляделась по сторонам.
— Знаешь, похоже, ее украли. Унесли или увезли.
— Кто? Куда? Зачем? — принялась я задавать бестолковые вопросы. — И где шуба?
Секридова отхлебнула чай, дернулась.
— Вот, блин, горячий… В общем, когда ты уехала, я Катюхе позвонила и скандал устроила, пообещала ей морду расцарапать за ее шуточки. А Катька чуть не зарыдала: «Никого не посылала, на твое место не лезу». Уж так она оправдывалась, так отнекивалась… Потом Алиски в эфире не оказалось. Но главное… Смотри!
Глава 9
Рита встала и поманила меня рукой. Мы вышли в коридор.
— Вот, — ткнула Секридова пальцем в сапоги, валявшиеся у входа, — это Алискины.
— Дорогая обувь, — кивнула я, — модная, красивая, из натуральной кожи. О! Да еще с фирменным знаком! Послушай, почти такие же можно купить за сто евро, а в бутике ими торгуют по тысяче. То есть, покупая там, переплачиваешь девять сотен! Неужели не жаль денег?
Рита нахмурилась.
— Это богатая баба может прийти на тусню чуть не в пластиковых сланцах, и никто ее не осудит. Всем ясно, не от нищеты в тапках приперла, а потому что так захотелось. А мы, бедные девушки, должны носить самое дорогое и модное, иначе никуда не проникнешь, фейс‑контроль не пропустит. Так вот, у Алиски одни сапоги.
— Понятное дело, — вздохнула я, — таких много не купишь.
— Ты не сообразила! — перебила меня Секридова и повторила:
— У Алиски одни сапоги.
— Меня это не удивляет, — спокойно подхватила я. — Кстати говоря, поверь мне, есть не менее хорошие марки, и они дешевле.
— Нет, ты определенно дура! — воскликнула Рита. — У Алиски одни сапоги, других нет! В чем она ушла, если обувь лежит в прихожей?
— Действительно, — насторожилась я. — Впрочем, может, она нацепила кроссовки и джинсы?
— Ага, — кивнула Рита, — я тоже так сначала подумала. А потом открыла ее шкаф и увидела: все вещи на месте. Нет лишь вечернего платья, черного с большим декольте и очень короткой юбкой. В таком по улицам днем не пойдешь.
— Ты уверена, что она не натянула брюки?
— Абсолютно! — нервно воскликнула Рита. — У Алиски мало вещей, я их наизусть знаю, мы друг у друга шмотки постоянно берем.
— Допустим, — кивнула я.
— Сапоги тут, — стала загибать пальцы Секридова, — пальто тоже — вон то, велюровое. У Алиски, кроме него, еще куртка имеется, так она висит на крючке. Получается, что Виноградова сегодня, в дождливый день, утопала из дома в совершенно не подходящем платье, босая, без верхней одежды и сумки. На тусню она у меня аксессуарчики взяла, но они здесь сейчас. И в эфире ее не оказалось! Ну, как ситуация?
— Настораживающая, — согласилась я.
Секридова намотала на указательный палец прядь волос, подергала и прошептала:
— Думаю, ты не ошиблась, она лежала в шкафу. Вот… — сильно побледнев, Рита ткнула рукой в нутро гардероба. — Видишь пол?
— Конечно.
— Теперь нагнись и глянь внимательно. Там гвоздь есть…
Я всунулась в шкаф и уставилась на полувывинченный шуруп.
— Нашла? — прошептала Рита.
— Ага, — тоже отчего‑то шепотом ответила я.
— Прядь волос светлых видишь?
— Да.
— Это Алискины! — воскликнула Рита. — Она там лежала!
— Сама же говорила, что подруга способна заснуть в любом положении и месте, — попыталась я успокоить Риту.
Но девушка совсем потеряла самообладание. Она вцепилась мне в плечи и заорала:
— Нет! Мне страшно!
Я еще раз обозрела шкаф.
— Алиса способна на дурацкие розыгрыши?
— Не думаю, — мрачно ответила Рита. — Да, она лежала в шкафу, иначе откуда тут ее волосы… Ты точно видела Виноградову!
— Осталось выяснить, каким образом она покинула квартиру, — хмыкнула я.
— Босиком, без верхней одежды, — обморочным голосом продолжила Рита. — Послушай, сегодня ведь пятнадцатое мая?
— Верно, — подтвердила я.
И тут Секридова побледнела, пошатнулась, а затем, странно всхлипнув, медленно опустилась на пол и вытянулась на грязном паркете.
— Рита! — испуганно позвала я. — Тебе плохо? Ответь, пожалуйста! Ау, отзовись…
Но манекенщица лежала без движения. Я кинулась на кухню, принесла стакан воды, начала брызгать на лицо Секридовой, изредка восклицая:
— Ритуля, открой глазки!
В конце концов девушка приподнялась и простонала:
— Пятнадцатое. Ее убили.
— Алису?
— Да.
— Кто?
— Не знаю.
— При чем тут пятнадцатое число?
Рита попыталась встать на ноги, но они отказывались служить хозяйке.
— Нас перепутали, — еле слышно выдавила из себя Секридова.
— Кого?
— Меня и Алиску, — заплакала Рита. — Виноградову убили по ошибке. Пятнадцатое мая… Пятнадцатое! Мая!
— Извини, пока ничего не понимаю, — осторожно сказала я. — При чем тут все‑таки сегодняшнее число? День как день.
Секридова протянула мне руку.
— Помоги.
Я подхватила девушку.
— По‑моему, тебе следует выпить чаю.
— Пятнадцатого мая умер папа, — не обращая внимания на мои слова, сказала Рита. — Потом погибла Ксюха, и число было то же. День в день ушла мама, затем Лешка. Понимаешь? Следующая была моя очередь. Я хотела судьбу обмануть, думала, Феня права, это дом наш проклятый, но… Видишь! Алиску просто со мной перепутали. Мы похожи, обе блондинки, и на щиколотке татушки одинаковые. А еще именно я вчера должна была Болтова сопровождать. И Виноградова с моей сумкой утопала на тусню, приметная вещица, дорогая, дизайнерская. Сумочка в коридоре лежит. Все одно к одному, а главное — пятнадцатое мая! Ой, дура я, дура!
Надеялась, уеду и избегу проклятия! Зачем мне Феня правду рассказала…
По щекам Риты потекли слезы, губы у нее затряслись.
— Меня обязательно убьют. Непременно. Сейчас он просто ошибся.
— Кто?
— Он, она, оно… Феликс Ковалев! Не знаю! Нет, нет! Не хочу!
Громко зарыдав, Рита бросилась в свою спальню. Я побежала за девушкой. Увидав, как она кинулась на кровать лицом в подушку, я села на скомканное одеяло, обняла трясущуюся Секридову и стала гладить по плечу, приговаривая:
— Ну‑ну, успокойся.
— Куда бежать?
— Перестань плакать.
— Страшно, страшно, страшно… — с монотонностью робота завела Рита — ..страшно, страшно…
Сообразив, что у девушки началась истерика, я попыталась успокоить бедняжку:
— Давай принесу тебе чай.
— Страшно, страшно…
— Я с тобой.
— Страшно, страшно… Меня убьют…
— Конечно, нет.
— Пятнадцатого числа, как всех.
Я наклонилась к Рите.
— Послушай, он, она, оно — или кто там? — убивает именно пятнадцатого мая?
— Да, — всхлипнула манекенщица, — абсолютно верно.
— Вот и хорошо.
Рита перестала рыдать и оторвала голову от подушки.
— Издеваешься, да?
— Нет. Я тебя не оставлю ни на минуту, просижу тут до полуночи, то есть до наступления шестнадцатого числа. При свидетеле убийца не посмеет совершить задуманное. Пятнадцатое закончится, и у тебя будет целый год впереди. За триста шестьдесят пять дней я непременно найду того, кто так напугал тебя. Если он, конечно, существует.
Рита всхлипнула:
— Еще как существует! Феликс Ковалев.
— Это кто такой?
— Убийца! Он сумел уничтожить всю мою семью.
— Знаешь адрес парня?
— Ага.
— Говори скорей.
Неожиданно Рита расхохоталась.
— Адрес? Пожалуйста. Кладбище, за оградой у входа. Только, где погост, не знаю.
— Он умер?
— Молодец, сообразила! — попыталась справиться с истерическим смехом девушка. — Очень ты умная, я бы не дотумкала, что труп зароют, обычно их снаружи оставляют… Ха‑ха‑ха!
Я встала и, не говоря ни слова, пошла к выходу.
— Ты куда? — закричала Рита.
— Домой, дел полно.
— Бросишь меня тут? — завопила Секридова. — Обещала же посидеть до полуночи! Я боюсь оставаться одна. Погоди!
— Позови кого‑нибудь из подруг, — мирно предложила я, — или сама к ним поезжай, а у меня времени на всякое идиотство нет. Прости, конечно, но это ты, похоже, решила надо мной поиздеваться.
Секридова вскочила.
— Пошли чаю попьем.
— Ты уже и так налилась им и ни разу не предложила мне чашку.
— Не обижайся. Мне правда очень страшно.
— Боишься умершего Феликса Ковалева? — усмехнулась я.
Рита устало кивнула:
— Да. Выслушай меня, все не так просто. Теперь я уверена: убить хотели не Алиску. Пожалуйста, не уходи!
Ощущая себя героиней пьесы абсурда, я села в кресло.
— Говори, только без соплей. Спокойно изложи факты.
Рита закивала:
— Это старинная семейная легенда. Мои предки были богатыми людьми, имели дворянский титул и владели тысячами душ крепостных крестьян…
Я скрестила ноги.
После революции 1917 года пришедшие к власти большевики начали планомерно уничтожать дворянство как класс. Населению страны репрессии объясняли просто: всякие там баре — угнетатели рабочего люда, Салтычихи мерзкие. Вот сейчас отнимем у них богатство, раздадим его нуждающимся и заживем счастливо. Сначала пострадали члены очень известных фамилий: Оболенские, Трубецкие, Волконские, Гагарины… Потом карающий меч палачей добрался до менее родовитых семей, до купцов и богатых крестьян, следом начали вырезать средний слой.
Долгие годы в СССР не имелось дворянства. И вдруг в начале девяностых чуть не у каждого второго бывшего советского человека обнаружились родовитые предки. Сначала я удивлялась, читая в журналах рассказы звезд о бабушках и дедушках, танцевавших на придворных балах. Потом спросила себя: «Что же люди раньше‑то писали в анкетах? Кадровики ведь тщательно проверяли сотрудников. Неужели работники первого отдела выполняли свои обязанности спустя рукава? Или наши писатели, актеры и ученые слегка приукрашивают ситуацию? Может, их предки и бывали на балах в Зимнем дворце, но не в качестве дорогих гостей, а в ранге лакея или горничной?»
Вот и Рита сейчас самозабвенно пела песню о своих корнях.
— Волковы — старинный род, — абсолютно не подозревая о моих мыслях, торопливо говорила Секридова, — прапрадедушка был меценатом, у него в усадьбе жили художники, писатели…
— Может, попытаешься приблизиться к современности? — улыбнулась я. — И потом, насколько помню, твоя фамилия Секридова.
— Верно, — не смутилась Рита.
— При чем тогда тут богатые дворяне и меценаты Волковы?
— Мой папа был Петр Михайлович Волков, — пояснила Рита, — маму звали Анна Ильина. Нас имелось трое, детей в смысле. Лешка, Ксюха и я.
— Как же ты в Секридову превратилась?
— Да очень просто, — пожала плечами Рита, — замуж вышла.
— И где сейчас супруг?
— Хрен его знает, — вздохнула Рита, — самой иногда интересно. Не виделись мы.., э.., уж не помню сколько. Лет пять, а то и больше. Он пьяница был, потом на наркоту подсел. Один раз ушел из дома и не вернулся. Если честно, я только рада была, сил уже не осталось Костю терпеть. С «торчком» жить невозможно.
— Так ты не в разводе?
— Не‑а, — хмыкнула Рита. — Юридически нет, а фактически давно с муженьком не встречалась. Думаю, он уже покойник. Ты меня выслушай внимательно.
Я прикрыла глаза.
— Продолжай.
И полился плавный рассказ манекенщицы. Примерно через десять минут у меня возникло стойкое ощущение, что Рита пересказывает сюжет телесериала. Если отбросить кучу ненужных подробностей вроде описания шикарных интерьеров дворца, принадлежавшего прапрадедушке, то «скелет» повествования выглядел так.
Дворянин Павел Волков, щедрый меценат, ценитель произведений искусства, богатый барин, имел при усадьбе театр, а в нем служили крепостные актеры. Несмотря на любовь к искусству, Павел был суровым хозяином, этаким Карабасом‑Барабасом, он лично ставил спектакли и нещадно наказывал лицедеев за ошибки. Не успевал закрыться занавес, как доморощенный режиссер шел за кулисы, и начинался «разбор полетов». Волков никогда не хвалил подопечных, несчастные актеры считали за радость, если барин молча кивал, глядя на них. Но безмолвствовал Павел редко, обычно он находил предлог для возмущения, и труппе доставалось на орехи. У просвещенного мецената в арсенале имелись карцер, холодная комната без окон, розги и масса всяких иных «поощрений» вроде лишения еды или выставления провинившегося ночевать на улицу в суровую декабрьскую ночь.
Актеров для своего театра барин набирал сам — ездил по деревням, выискивал симпатичных юношей и девушек, отправлял их в усадьбу, а потом начинал муштровать. Одних ставил к станку, приказывая разучивать всякие балетные па, других приковывал к фисгармонии, пытался научить петь.
Народу у Волкова в селах жило много, поэтому театр всегда был укомплектован, но барин все равно колесил по деревням в надежде отыскать звезду.
И вот однажды Павлу повезло — он встретил удивительную красавицу и умницу Марфу Сныткину. Девушка была так хороша и столь талантлива, что даже суровый барин никогда не мог найти причину, дабы выпороть девицу. Марфа оказалась безупречной во всех отношениях.
Прослышав о необыкновенной актрисе, которая достойна блистать на подмостках императорского театра, к Волкову в гости потянулись соседи. Всем хотелось поглядеть на нимфу и послушать ее чарующее пение. Не утерпел и Феликс Ковалев, не слишком богатый молодой барин.
Как уж там получилось, Рита точно не знала, но Феликс и Марфа чудом познакомились, полюбили друг друга и начали тайком встречаться. В конце концов Феликс приехал к Волкову и попросил того продать ему Марфу.
Павел отказал, как сейчас бы сказали, в грубой, циничной форме и велел управляющему не пускать Ковалева в свои владения. Марфу же выпороли на конюшне. Хозяин хотел, чтобы девушка хорошо запомнила урок и выбросила из головы мысли о любви.
Глава 10
Современному человеку поведение Павла Волкова покажется отвратительным, но в царской России крестьян считали малыми детьми, которых следует учить уму‑разуму. А как поступает любящий отец с непокорным ребенком? Достает розги и объясняет капризнику его ошибки. Селяне в основном были людьми здоровыми, а барские палачи особо не зверствовали, понимали, что перед ними поставлена задача не убить, а вразумить глупое создание, не внемлющее словам.
Марфу «отходили» без особой жестокости, ей было скорей обидно, чем больно. Волков, остыв, пожалел о своем решении и отправил к запертой в кладовке актрисе свою экономку Матрену.
— Отнеси ей бульону, — велел барин, — куриного. Но не говори, что я распорядился, вроде ты сама решила.
— Ясно, батюшка, — поклонилась Матрена.
— Ступай, чего замерла? — начал сердиться барин.
Экономка заторопилась вон. Но не прошло и пяти минут, как она примчалась назад с воплями:
— Батюшка, Павел Андреевич! Ой, беда, ой, горе!
— Что случилось? — всполошился Волков.
— Марфа повесилась, — запричитала Матрена, — удавилась в кладовке.
Павел бросился в ту каморку. Но поздно, помочь юной актрисе было невозможно. Спешно прибывшему доктору осталось лишь констатировать смерть.
Волков избежал следствия. Слуги, как ни странно, обожали барина и считали, что тот поступил абсолютно правильно, наказав ослушницу. В один голос они твердили местному уряднику .
— Ничего ей не сделали, просто попужали.
Марфу похоронили за воротами кладбища, поскольку самоубийцу нельзя отпевать в церкви и не лежать им в освященной земле.
Через неделю на могиле актрисы нашли тело Феликса Ковалева. Поклонник актрисы застрелился из охотничьего ружья, оставив письмо, в котором обвинил Волкова не только в кончине Марфы, но и в своей смерти. «Самодур», «сатрап», «ирод» — это еще самые мягкие определения, которые значились на бумаге. Но главное — в прощальной записке имелась фраза: «Проклинаю весь род Волковых до семнадцатого колена. Да настигнет их смерть, а кто жив останется, повенчается с бедой! Каждого пятнадцатого мая, в день кончины моей любимой Марфы, солнце не станет светить в окна к Волковым, закроет их египетская мгла и кое для кого из проклятого семейства не рассеется, простятся они с жизнию. Господь справедлив, он тоже скорбит об ангеле».
Письмо Павлу прочитала мать Феликса. Приехала она к ничего не подозревающему соседу в крайне неприличное для визитов время — в девять утра, оттолкнула Матрену, пытавшуюся не пустить барыню, вошла в столовую, где меценат, сидя в шлафроке, вкушал кофий, и спокойно сообщила:
— Милостивый государь, сегодня ночью скончался мой сын.
Павел ахнул и перекрестился.
— Он велел вам передать свою последнюю волю, — абсолютно без эмоций продолжила дама и озвучила послание.
Волков схватился за сердце, а мать Феликса подняла руку и четко произнесла:
— Да будет так, пусть свершится божье правосудие!
Потом плюнула на пол и ушла.
Можете считать это простым совпадением, но ровно через год пятнадцатого мая скончался старший сын Павла. Спустя двенадцать месяцев из жизни ушла его жена. Стоит ли упоминать, что на листке календаря стояла дата 15 мая?
Волков, испуганный донельзя, бросил усадьбу и перебрался на житье в Москву.
Очевидно, проклятие слегка потеряло свою силу, потому что Павел дожил до глубокой старости и умер богатым человеком в окружении многих наследников.
Рита остановила рассказ и глянула на меня:
— Ясно теперь?
Я не хотела обидеть девушку, поэтому очень спокойно ответила:
— В любой семье существуют некие легенды. Вот, например, у одних моих знакомых в анамнезе имеется каторжница. Вроде какая‑то их прапрапрапрабабуся поймала мужа с любовницей и, особо не колеблясь, убила изменщика чугунной сковородкой. Так вот с тех пор члены семьи считают, что им нельзя пользоваться этой кухонной утварью.
— Идиоты, — зашипела Рита, — кретинов на свете полно. Ноу нас‑то правда! Ты не дослушала!
Я вздохнула. Если упала в реку, придется плыть до берега. Не следовало начинать беседу о семейных преданиях, и теперь остается лишь ждать, пока впавшая в истерику Секридова не завершит рассказ.
Рите о предании разболтала няня Феня.
Отец Риты, Петр Михайлович, приходился Павлу праправнуком. Петр и его жена Анна много работали. Муж был инкассатором, а супруга служила экономистом. Петра Михайловича на службе уважали за правильный характер и ценили за патологическую честность. Человек, часто перевозящий огромные суммы, обязан иметь прививку от корыстолюбия. В истории инкассации, увы, есть случаи, когда те, кто был призван охранять деньги, запускал в них руку. А еще на инкассаторов иногда нападают грабители. Вот и Петр Михайлович однажды стал жертвой налетчиков.
Рита была совсем маленькой, ей и восьми лет не исполнилось, но первоклассница очень хорошо запомнила, как в один далеко не прекрасный день мама примчалась за ней в школу и воскликнула:
— Папа умирает, нам надо поторопиться. Надевай скорей пальтишко, поедем в больницу.
— Папочка не может умереть, — пролепетала перепуганная насмерть девочка.
— Врач сказал, что ему совсем плохо, — прошептала мама, судорожно натягивая на остолбеневшую Риту капор, — мы сейчас в клинику помчимся.
Потом она ухватила Риту за руку и поволокла дочь на лестницу.
Риточка хотела сказать: «Я забыла надеть ботиночки, у меня на ножках сменка», — но у мамы был такой безумный вид, что ребенок молча отправился наружу в тапочках.
Сами понимаете, в каком состоянии малышка оказалась в больнице. Еще больший шок она испытала, увидав любимого папу, всего в трубках и каких‑то проводочках. Правда, Рита оказалась крепче мамы. Та, заглянув в палату, незамедлительно шлепнулась в обморок.
— Унесите ее, — велел самый главный доктор. — А ты, деточка, хочешь побыть около папы?
— Он умрет? — прошептала Рита.
Врач вздрогнул.
— Кто сказал такую глупость? Мы его вылечим. Садись около кровати и подержи отца за руку, он сейчас спит. Побудешь тут, пока я твоей маме укол сделаю?
Осмелевшая Рита кивнула, потом взгромоздилась на железную, выкрашенную белой краской табуретку и схватила папину ладонь. Тепло от его пальцев успокаивало, Риту стало клонить в дрему.
— Доченька, — послышалось вдруг в тишине.
Рита раскрыла слипавшиеся веки и закричала:
— Папочка, ты не умрешь! Это врач сказал! Тебя вылечат!
— Никому не известен час его кончины, — проскрипел папа.
У Риты начала кружиться голова. Голос отца звучал, словно колокольный звон из подземелья, гулко и глухо одновременно. Перед глазами у ребенка запрыгали черные мушки, а потом обрушилась чернота.
Дома Риту сразу уложили в кровать.
— Довела девку… — ворчала Феня, нянька, натягивая на подопечную ночную рубашку. — Виданное ли дело, чтобы младенец в обморок упал.
— Папа не умрет, — перебила ее Рита.
— Вот и славно, — закивала няня, — теперь спи.
* * *
Рита вдруг замолчала.
— Интересная история, — хмыкнула я. — Завлекательная, а главное, оригинальная. Ни разу мне подобный сюжет ни в литературе, ни в кино не встречался. Как же ты про проклятие узнала?
Секридова вытащила из пачки сигарету, но не закурила, а начала методично высыпать на стол табак из бумажной трубочки.
— Как, как… Да очень просто! Феня через некоторое время прямо ополоумела, начала ходить и бормотать: «Пятнадцатое мая! Проклятый день!» Просто остановиться не могла. Готовит еду и бубнит: «Все сгинут!»
Произнеся это, Рита посмотрела в сторону, и мне отчего‑то показалось: девушка врет или недоговаривает.
— И до того она меня своим зудением довела, — уже более уверенно продолжила Секридова, — что как‑то раз, оставшись с Феней вдвоем, я метнулась к входной двери, заперла ее, зажала ключ в кулачке и заявила: «Не выпущу, пока не расскажешь все про проклятие!»
— Ох, егоза, — укорила воспитанницу Феня, — ладно, все равно рано или поздно узнать придется. Родители твои ни в бога, ни в черта не верят, лоб никогда не перекрестят… Ой, плохо! Слушай…
Вот так Рита узнала правду о семейном проклятии.
Спустя пару лет ей стало известно и то, что произошло в тот день, когда маме позвонили из клиники. Петр Михайлович и его напарник Федор Кулькин перевозили огромную по тем годам сумму в валюте — два миллиона долларов. Маршрут и цель поездки знало считанное число людей, все они, включая и инкассаторов, опытные и очень надежные сотрудники.
Ровно в полдень бронированный автомобиль припарковался у банка. Сначала наружу вышел Федор, он нес опечатанные мешки, за ним двигался Петр. Инкассаторам следовало сделать всего каких‑то десять шагов до двери. Никаких подозрительных лиц на пути следования не маячило, лишь слева мирно шествовала сгорбленная бабуська с большой детской коляской, из которой неслись недовольные вопли капризничавшего младенца.
Кулькин сделал шаг, второй, третий… Старуха, пытаясь утешить дитя, поднырнула под полог коляски, но плач стал лишь громче.
— Ишь, разоряется… — сказал Федор Петру. — Небось ребенок мокрый, а бабка ему соску в рот пи…
Договорить он не успел — грянули выстрелы. Кулькин рухнул на асфальт, а бедро Петра просверлила резкая боль. Падая, инкассатор успел заметить, как старуха, выпрямившись, сунула в коляску пистолет, потом ловко схватила мешки с долларами, бросила их туда же и исчезла с места преступления.
Кулькин умер на месте, Петр Михайлович чудом остался жив, ему просто повезло — пуля не задела важных артерий и вен, у Волкова осталась лишь легкая хромота. Доллары испарились без следа. Того, кто навел бандитов на след, сообщил им о том, в какой банк везут гигантскую сумму и в котором часу инкассаторы пойдут по улице с мешками, не обнаружили. Петра перевели в охранники, его поставили в зале бронеячеек, теперь у Волкова имелась тихая, совершенно неопасная работа. Он встречал посетителя, провожал его к нужному железному ящику, открывал один замок и, сказав: «Воспользуйтесь своим ключом», — уходил, оставляя клиента наедине с его добром.
Шли годы, Рита росла, она почти забыла о древней семейной легенде. Но потом в семье Волковых начало происходить нечто странное.
Умер Петр Михайлович. Несмотря на хромую ногу, он никогда не жаловался на здоровье, не болел, не ходил по врачам, а тут пришел с работы, побледнел, лег на диван и сказал Рите:
— Что‑то мне нехорошо… Доченька, дай воды, меня на улице то ли оса, то ли пчела укусила, вот плохо и стало.
Девушка сбегала на кухню, притащила стакан с минералкой, подошла к папе и закричала:
— Помогите!
Петр Михайлович, весь синий, силился что‑то сказать. Испуганная Рита попыталась напоить отца, потерпела неудачу, пролила воду на диван и бросилась вызывать «Скорую». Врачи прикатили неожиданно быстро, и четверти часа не прошло, как двое мужчин в синих куртках вошли в квартиру, только ничем помочь Волкову они не сумели. Петр Михайлович скончался, несмотря на усилия докторов.
В разгар реанимационных мероприятий вернулась Анна, но ее впустили в комнату лишь после того, как сердце мужа перестало биться.
— Как же так! — бросилась женщина к врачам. — Почему он умер?
— Мы не боги, — хмуро ответил один.
— Справку выпишем, — опустив глаза в пол, добавил второй. — Где у вас сесть можно?
— На кухне, — прошептала пока не успевшая осознать степень несчастья Рита, — там стол есть.
Мужчины прошли в указанном направлении и начали оформлять документы.
— Дата смерти пятнадцатое мая, — сказал тот, кто заполнял бумагу.
Рита вздрогнула.
— Пятнадцатое!
— Ну да, — поднял глаза доктор. — Что‑то не так? Я ошибся в числе?
— Нет, — заверил коллега, — все точно. Вчера день рождения сына отмечали, он четырнадцатого родился.
— Вы не пустили меня проститься с мужем! — зарыдала Анна. — Не дали выслушать его последние слова!
— Это только в кино умирающий долго излагает свою волю, — тихо сказал один из докторов, — на самом деле по‑иному выходит: в агонии молчат или что‑то нечленораздельное бормочут.
Через день патологоанатом дал заключение: Петр Волков скончался от обширного инфаркта.
Спустя год пятнадцатого мая погибла сестра Риты Ксюша. Молодая, полная сил девушка утонула в Москве‑реке. Ксения отправилась после работы с подругами на пляж недалеко от города, они сидели на траве и мирно беседовали, народу вокруг было много, просто яблоку упасть негде. Несмотря на середину мая, в столице стояла удушающая жара, и москвичи использовали любой удобный момент, чтобы подышать свежим воздухом.
Но Ксюше показалось мало смотреть на реку.
— Пойду искупаюсь! — воскликнула вдруг она.
— Вода ледяная, — попыталась ее отговорить подруга, — простудишься.
— Ерунда, — отмахнулась Ксения, — мне жарко.
Да и, похоже, комар меня укусил, теперь шея зудит и чешется, в воде должно пройти.
— Неспроста народ на берегу сидит, — воззвала к благоразумию другая подружка, — рано еще открывать купальный сезон.
— Фу, какие вы зануды! — улыбнулась Ксюша. Потом она осмотрелась и ткнула пальцем в большое дерево, нависшее над речной гладью:
— Если забраться на него, то можно спрыгнуть.
— Не надо! — в один голос закричали спутницы.
Но в Ксюшу словно бес вселился. Не обращая внимания на предостережения, девушка ловко вскарабкалась по стволу и с радостным визгом шлепнулась в воду. Поднялся фонтан брызг.
— Вот сумасшедшая! — завозмущались отдыхавшие у дуба люди. — Нас намочила.
— Ну, сейчас девчонка вылезет, я ей все скажу! — пообещала полная тетка, стряхивая с блузки капли. — Хочешь идиотничать — отойди в сторонку, где никого нет.
— Тогда до Москвы бежать придется, — засмеялся накачанный парень в черных плавках, — весь берег народом забит. Не злитесь, ведь на пляж пришли. Если воды боитесь, сидели бы дома.
— Ваша девушка нахалка! — окрысилась толстуха.
— Я с ней даже не знаком, — пояснил парень.
— Чего тогда защищаешь?
— Неохота твой лай слушать.
— Хам!
— Дура!
— Милицию позову, — пригрозила баба, — тебя в обезьянник посадят.
— За что? — возмутился качок.
— Нельзя людям грубить.
— Она первая начала.
— Перестаньте, — примирительно вмешался в «беседу» муж толстухи. — Кстати, а чего это девчонка не выныривает? Уж минуты три прошло!
Полная тетка на секунду замолчала, потом взвыла:
— Утопла! Ой! Захлебнулась!
Поднялась суматоха. Тело Ксюши подняли через два часа и сразу отправили в морг. Врач, делавший вскрытие, сказал:
— К сожалению, обычное дело. День жаркий, вода ледяная, Волкова не вошла в реку постепенно, а рухнула сразу, от резкого перепада температур сосуды не выдержали, упало давление, бедняжка потеряла сознание, нахлебалась воды и пошла ко дну. Не зря мы предупреждаем: соблюдайте осторожность, не кидайтесь с разбега в водоем, не прыгайте в незнакомых местах с высокого берега, можно не только шею о камни сломать, но и вот так нелепо жизни лишиться.
Глава 11
Через год после кончины старшей дочери умерла Анна.
— Она так переживала из‑за Ксюши, — грустно говорила Рита. — Не ела, не пила, только плакала! Алешка даже хотел ее к психиатру отвести, да не успел — пятнадцатого мая мамулечки не стало. Знаешь, мне вообще‑то показалось, что ей вроде стало лучше. Мы в тот день на кладбище съездили, цветы положили папе и Ксюхе. Солнышко светило, вот только комары мешали…
Анну один довольно сильно укусил, прямо в шею. Она даже вскрикнула, потом попросила дочку: «Глянь, что там у меня сбоку, под правым ухом».
Рита поднялась на цыпочки и успокоила маму:
— Ерунда, комар тяпнул, след от укуса остался.
— Больно очень, — поморщилась Анна.
Дочь сорвала листок подорожника и предложила:
— Приложи к ранке, живо пройдет.
— Не надо, — отчего‑то испугалась Анна, но Рита, преодолев сопротивление мамы, поплевала на растение и наклеила его на укус.
Дома Анна выбросила подорожник в мусорное ведро и пошла в ванную. И там ей стало плохо, женщина еле‑еле сумела кликнуть дочь. Рита вызвала «Скорую», но на сей раз врачи приехали поздно — Волкова успела скончаться. Последние ее слова, обращенные к дочери, прозвучали укором:
— Никогда ничего не приноси с погоста домой, даже травинку, — прошептала мама. — Плохая примета, к смерти!
От всех переживаний Рита угодила в больницу. Врачи так и не сумели установить правильный диагноз. Девушка потеряла аппетит, вид любой еды вызывал тошноту и жар.
— Шок, — говорили одни специалисты.
— Депрессия, — спорили с ними другие.
— Вяло текущая шизофрения, — настаивали третьи.
— Онкология, — безапелляционно заявляли четвертые.
К единому мнению так и не пришли, чем и от чего лечить Риту, было непонятно. Ей просто ставили капельницы, поддерживали силы вливаниями.
Вот в отношении причины смерти Анны никакой двойственности не имелось, патологоанатом редко ошибается. Волкова покинула сей мир вследствие сердечного приступа.
— Ваша мама нервничала в последнее время? — поинтересовался медик у Алексея.
— Да, — хмуро ответил юноша, — у нас в семье череда смертей. Сначала папа умер, а год тому назад утонула моя старшая сестра. Маме стало плохо на ее могиле.
— Тогда понятно, — кивнул врач.
— И Ритка заболела, — испуганно добавил Алексей. — Вообще чума! Может, нас сглазили?
— Не верьте в чепуху, — резко ответил эскулап, — и всегда надейтесь на лучшее. Сестра должна поправиться.
Рита и в самом деле начала выкарабкиваться. Она перестала плакать и снова начала есть, но к несчастной девушке буквально прилипала всякая зараза. За последующий после смерти мамы год бедняжка четыре раза оказывалась в клинике: сначала с язвой желудка, затем с приступом холецистита, потом с обострением колита, а в конце апреля Рита получила воспаление легких и вновь загремела в больницу. Алеша пришел навещать сестру и вдруг предложил:
— Давай ремонт сделаем, а? Говорят, если квартиру обновить, из нее чернота уходит.
— Подумаем, — нехотя поддержала разговор Рита. Ей совершенно не хотелось разводить в доме грязь, да и лишних денег не имелось.
Леша начал с жаром уговаривать сестру. Рита поняла, что брат от нее не отвяжется, и согласилась.
— Хорошо, вот выйду отсюда, и займемся.
— Тогда я завтра же на рынок поеду, за обоями, — обрадовался Алексей.
— Стой! — попыталась она охладить энтузиазм брата.
Но парень уже выскочил в коридор, чуть не сбив с ног няньку Феню, которая как раз входила в палату.
— Тише, оглашенный! — завозмущалась старуха. — Куда он полетел?
— На рынок, наверное, — улыбнулась Рита, — хочет ремонт сделать.
— Зачем? — насторожилась Феня.
— Надеется сглаз прогнать, — ответила девушка, — никаких уговоров не слушает.
Феня опустилась на кровать.
— Не поможет, — выдохнула нянька. — Проклятие работает!
— Немедленно прекрати, — вздрогнула Рита, — сейчас врача позову, пожалуюсь, тебя выгонят. Мне и так плохо, нечего масла в огонь подливать.
— Лучше совсем жилье сменить, — ляпнула нянька, — на этой квартире порча.
— Уходи.
— Нет, точно, я знаю! Ее Алевтина навела.
— Кто? — приподнялась в подушках Рита.
— Кулькина.
— Знакомая фамилия.
— Еще бы! — всплеснула руками Феня. — Вдова напарника Петра, Федора Кулькина. Ну того, которого при налете убили. Аня, святая душа, с ней потом дружить пыталась, а та к знахарке обратилась и черную порчу навела.
— Иди домой, — велела Рита старухе, — у меня от твоей болтовни температура вверх поползла. Несешь всякую дурь! Что, еще одно проклятие на нас? И Ковалева, и Алевтины? Придумай чего получше!
— Нельзя тебе возвращаться домой, — дудела свое Феня. — Видишь, как получилось? Перемерли все, ваш с Алешкой черед. Хочешь мой совет? Продайте квартиру и купите новую, а лучше две. А то Алешка женится, ты замуж выскочишь, и получится коммуналка.
— Хорошо, — процедила Рита, — мерси за участие. А теперь до свидания, сами разберемся!
Феня пошаркала к выходу. На пороге она задержалась и погрозила Рите скрюченным артритным пальцем:
— Ты от меня только добро видела.
— Спасибо, — кивнула девушка.
— За родную кровь считаю.
— Я знаю.
— Зла никому не желаю.
— Абсолютно в этом уверена, — терпеливо ответила Рита.
— Предупреждаю о беде!
— Очень устала и хочу спать, — попыталась выгнать няньку поскорее Рита.
— Вижу, как от меня избавиться не чаешь, — покачала головой Феня, — а зря. Две беды разом встретились: проклятие Ковалева и порча Кулькиной. Бегите из квартиры, и Алевтинин наговор вас не достанет. Смените фамилию, пусть Волковы исчезнут, тогда дух Феликса Ковалева успокоится. А то, вишь, беда творится! Пятнадцатое мая скоро!
Рита повернулась лицом к стене и натянула одеяло на голову. Девушка изо всех сил хотела, чтобы глупая нянька ушла прочь. Но Феня продолжала зудеть, правда, теперь разобрать ее слова Рита не могла и через некоторое время спокойно заснула.
Домой девушка вернулась в начале мая и очень расстроилась, поняв, что брат начал ремонт. Слава богу, улучшать Алеша сначала решил свою комнату, переехал с вещами в гостиную, а в спаленке уже ободрал половину обоев.
— Денег у нас мало, — объяснял он Рите, — рубли зря тратить не будем, сам косметический ремонт сделаю, приятели помогут. Ты совсем выздоровела?
— В принципе, да, — осторожно кивнула девушка.
— Тогда съезди на рынок и пригляди плитку, — велел Леша, — запиши артикул, цену и скажи мне, поеду и куплю. Самое трудное — выбрать. Я отпуск в своей конторе взял, надо успеть пластическую операцию квартирке сделать. Давай поделим обязанности: я тут с друзьями шуровать буду, а ты материал подбираешь. Идет?
— Ладно, — согласилась Рита, которой не хотелось ничего: ни шляться по торговым точкам, ни заниматься ремонтом.
Алексей же с энтузиазмом схватился за дело. Ему помогали двое друзей, Жора и Юра, а Рита начала бродить по стройдворам и рынкам. Очень скоро она поняла, что товар практически везде представлен одинаковый, и пена в разных точках кардинально не отличается, не нашлось такой лавки, где кафель стоил бы в пять раз дешевле. Поэтому Рита приняла соломоново решение: она не станет больше мотаться по Москве, зайдет еще в пару магазинов поближе к дому, и все. И вот девушка забрела на большой склад и там познакомилась с приятным продавцом Костей Секридовым. Симпатичная, даже красивая, Рита сразу понравилась юноше, и тот предложил:
— Давай сходим в кино?
— Можно, — кивнула Рита. — Только через месяц.
— Зачем так долго ждать? — изумился Секридов.
— Мне надо всякую ерунду покупать, — разоткровенничалась Рита, — шпатлевку, затирку, обои…
— Так я помогу! — оживился Костя. — Представь списочек и получишь нужное по оптовой цене.
— Правда? — обрадовалась Рита.
— Не сомневайся, — важно кивнул Костя. — Хочешь, прямо сейчас и начнем…
Не успела девушка охнуть, как новоиспеченный кавалер с азартом засучил рукава и через пару часов не только подобрал все необходимые материалы, но и сумел договориться с водителем, который согласился отвезти гору банок, рулонов и мешков к Рите на квартиру.
— Давай садись, — суетился Костя, подталкивая Риту к машине, — мы влезем на заднее сиденье.
— Ты тоже поедешь? — удивилась девушка.
— Конечно, — закивал Секридов, — одной тебе не справиться.
Когда автомобиль выскочил на проспект, шофер включил радио, веселый голос диджея наполнил салон.
— Пятнадцатое мая медленно приближается к вечеру. Между прочим, скоро выходные, проведем их весело!
По спине Риты неожиданно проскакал озноб.
— Какое сегодня число? — спросила она.
— Пятнадцатое мая, — хором ответили Костя и шофер, потом водитель добавил:
— Ждешь, ждешь лето, а оно враз промелькнет, и не заметишь.
Рита вздрогнула и постаралась прогнать тревогу. Но та не уходила. В родной двор девушка въехала, трясясь как в лихорадке, и сразу увидела большую толпу, машину «Скорой помощи», милиционеров.
— Что‑то случилось… — оживился Костя. — Bay! Человек из окна выпал. Вон там лежит, одеялом прикрытый. Ну не дураки ли эти самоубийцы!
У Риты потемнело в глазах.
Очнулась девушка в «Скорой», рядом сидел молодой мент.
— Вам того.., самого… — забубнил он, — лучше стало?
— Да, — кивнула Волкова. — Там труп моего брата, я знаю.
— Кто рассказал о несчастном случае? — изумился милиционер.
Рита попыталась сесть.
— Догадалась, — прошептала она, — почувствовала.
— Он отдохнуть решил, — сообщил сержант. — Ремонт в квартире делал, пошел к ларьку, купил пива себе и приятелям, поднялся наверх, выпил бутылочку и упал.
Друзья Алексея практически ничего не добавили к повествованию.
— Мы только пивка холодного хлебнули. Алешка в палатку сгонял и принес, он хорошо себя чувствовал, — мямлил Жора.
— Его оса укусила, — вдруг сказал Юра. — Он все шею тер!
— Это ж ерунда! — отмахнулся Жора. — Подумаешь, меня сто раз цапали, и ничего.
— Вы по делу говорите! — оборвал приятелей представитель власти. — Не о насекомых. Значит, упавший крепко выпил?
— Мы всего по бутылочке… Разве это доза? — растерянно повторили парни. — Лешка потом еще стены погрунтовал и сказал: «Чего‑то душно, пойду на кухню, открою окно, покурю». И все. Мы и не видели, как он сверзился, небось голова закружилась.
На следующий день Рита, тупо кивая, выслушала в кабинете следователя рассказ о произошедшем. Потом она попыталась донести до следователя семейную легенду о роковом для Волковых пятнадцатом числе, но молоденький лейтенант никакого значения повествованию не придал.
— Вам просто нужно отдохнуть, — посоветовал он, — ступайте домой.
— Нет! — закричала Рита. — Никогда! Квартира проклята! Феня права, Алевтина Кулькина заклятие наложила, а Феликс Ковалев семью Волковых до семнадцатого колена уничтожить решил.
Следователь потер затылок.
— Успокойтесь. Смерть вашего брата — несчастный случай. Стоит очень жаркое, душное лето. Алексей работал в помещении, куда не поступал свежий воздух, еще в квартире сильно пахло краской, лаком, токсичными веществами. Волков к тому же выпил пива, почувствовал себя плохо, закурил, открыл окно, от притока более холодного, чем в помещении, воздуха случился скачок давления…
— Слышала уже про спазм сосудов, когда умерла Ксюха, — перебила милиционера Рита.
— Вы, главное, не нервничайте, — снова проявил заботу следователь, — отправляйтесь домой.
— Ни за что! — заорала девушка и вылетела в коридор, где сидел Константин Секридов.
Парень обнял рыдающую Риту.
— Поехали ко мне, а? — предложил он. — Живу один, в отличной квартире, она мне от бабушки досталась.
— Спасибо, — прошептала девушка, которая была готова на все, лишь бы больше никогда не входить туда, где прожила всю жизнь.
Рита всего один раз потом заглянула в родную обитель и наткнулась там на Феню.
— Что ты тут делаешь? — изумилась девушка.
— Да так… — туманно ответила нянька. — Где Лешка деньги на ремонт взял?
— Не знаю, — честно ответила Рита.
— Ой ли? — глянула на нее нянька. — Может, мне чуток дашь? Пенсия маленькая.
Неожиданно странное поведение бабки взбесило девушку.
— Ты мне кто? — заорала она. — Убирайся вон!
— Я тебя вырастила, — напомнила Феня.
— Вали отсюда, — пошла вразнос Рита, — хватит шляться без разрешения! Вон! Я замуж выхожу! Няньки не нужны! Отдавай ключи и убирайся! Не смей в чужую квартиру без приглашения заходить, в милицию сообщу, тебя арестуют!
Феня выпрямилась:
— Ладно, больше не побеспокою. Но проклятие действует: умрешь пятнадцатого мая. Не видать тебе счастья, подлая душа! Знаю, почему меня испугалась. Только мне чужого не надо, не к добру оно, и тебе радости не принесет.
Рита заморгала, а бабка, развив неожиданную для своего возраста скорость, испарилась.
Надо отдать должное Константину, он очень помог Рите. Для начала поселил девушку у себя и не делал никаких скабрезных намеков. Съездил в ее квартиру, навел там порядок, запер дверь и привез Рите ключи. Одновременно организовал похороны Алексея и позаботился о поминках.
Рита прониклась к Секридову благодарностью. Ей даже показалось, что она любит парня. Через три месяца сыграли тихую свадьбу: у Кости не имелось родственников, Рита тоже была одинокой, пировать с фейерверком не желали оба.
Некоторое время молодая женщина ощущала себя счастливой, потом муж неожиданно накупил водки, и выяснилась нехорошая правда: Константин алкоголик, только он не наливается спиртным каждый день, а временами уходит в запой, недели на две.
Целый год Рита боролась с пристрастием мужа, в конце концов уговорила того лечь в больницу. Она наивно полагала, что хоть врачи образумят супруга. В трезвом виде Костя был замечательным: милым, нежным, ласковым, заботливым, но, выпив стакан, превращался в злобное животное. Непьющего Секридова Рита любила, а его вторую, пьяную, ипостась ненавидела.
В клинике у Кости отбили охоту к возлияниям, но радость жены оказалась преждевременной — Секридов трансформировался в наркомана. Где он в больнице раздобыл героин, кто сделал ему первый укол, отчего зависимость возникла моментально? На все вопросы у Риты не имелось ответа.
Начался настоящий ад. Теперь у Константина практически не случалось просветлений, он потерял работу, вынес из дома все, что не приколочено, и пару раз сильно избил жену.
Потом наступила кульминация. В тот день Рита пришла домой в изумительном настроении. Ей наконец‑то удалось выбиться из секретарш в модели. Симпатичную девушку, сидевшую в приемной агентства, заметил один из гламурных фотографов и предложил нащелкать снимков. Рита, которая давно поджидала счастливый момент, радостно согласилась позировать, и вот сегодня ей объявили: «Тебя зовут на показ, съемка в журнале понравилась».
Она прилетела домой на крыльях счастья, а в прихожей ее встретил трясущийся в ознобе Костя.
— Дай денег! — потребовал он.
— Нету, — нервно ответила Рита, прижимая к груди сумочку с зарплатой.
— Есть, — застонал Секридов.
— Не, честно, потратила.
— У тебя сегодня аванс.
— Не дали.
— Врешь!
— Ей‑богу, — пятилась к двери Рита, — вообще ни копейки.
— Покажи сумку.
— Еще чего!
— Доставай кошелек.
— Он.., он.., он…
— Гони лавэ! — начал краснеть Костя.
Рита замотала головой.
— Мне надо купить косметику. Понимаешь, завтра пригласили на показ и…
— Обойдешься без пудры! — заорал Костя. — Я сейчас подохну, ломает всего!
— Не собираюсь деньги на наркоту давать! — возмутилась жена. — Я сама заработала и сама…
Договорить Рита не успела, Костя схватил жену за шею и начал медленно душить.
— Что? — приговаривал он. — Каково? Хорошо? Приятно умирать? А я вот так постоянно ломаюсь!
У Риты заложило уши, потом ее утянуло в темноту. Очнулась она на полу в прихожей, рядом валялись открытая сумочка и пустой кошелек. Еще сильно болела голова. Рита подняла руку к затылку, пощупала отчего‑то липкие волосы, посмотрела на красные пальцы и чуть снова не лишилась чувств.
Желая получить рубли на дозу, Секридов сначала придушил жену, а потом швырнул бесчувственное тело супруги на пол. Падая, Рита разбила голову о галошницу, и теперь из раны сочилась кровь.
В полном ужасе женщина встала, заперла открытую входную дверь, пошла в ванную, кое‑как при помощи двух зеркал изучила свой затылок и слегка успокоилась: никаких ужасных повреждений нет, просто ссадина, которую легко прикрыть волосами. Главное, лицо совсем не пострадало, можно отправляться на показ.
Глава 12
Секридов больше не вернулся. Прошло несколько лет, Рита стала забывать мужа. Однако не так давно ей приснился кошмар: Костя, пьяный, снова душит ее. Рита проснулась в холодном поту, встала, подперла дверь изнутри комодом и попыталась опять заснуть. Но оставшаяся часть ночи прошла без сна.
Днем работавшая манекенщицей Секридова удачно выступила на «языке» , отметила успех с остальными участниками дефиле в кафе и вдруг сообразила: вот придет она назад, в квартиру, а вдруг туда и правда вернулся Костя? Рите стало так плохо, что и не передать словами. А еще на нее накатил страх. Впервые за долгое время Рита вспомнила о муже и сообразила: он ведь действительно может внезапно прийти домой.
— Ты чего такая грустная? — дернула ее за руку, выводя из размышлений, Алиса, девушка, которая приехала делать с показа радиорепортаж.
Рита, не очень любившая сообщать всему миру о личных неприятностях, неожиданно откровенно рассказала Алисе о Косте.
Виноградова усмехнулась:
— Нашла беду… Тьфу! Плюнуть и растереть! У меня муженек тоже алкоголик был, выгнала его вон, лишь фамилия осталась. Поехали.
— Куда? — изумилась Рита.
— К тебе. Очень удачно вышло! — потерла узкие ладошки Алиса. — Понимаешь, меня сегодня хозяйка съемной квартиры с жилплощади выперла. Сука! Не предупредила заранее, просто пришлепала в восемь утра и гавкнула: «Дочь замуж выходит, освобождай помещение». Я уже прямо голову сломала, где мне теперь жить… Давай так, я пару деньков у тебя перекантуюсь, а заодно и объясню Константину, если он вдруг заявится, как себя вести следует.
— Что ты! — замахала руками Рита. — Секридов опасен, еще убьет тебя…
Алиса сжала кулаки.
— Слабо ему! Поверь, очень хорошо знаю подлую наркоманскую натуру. Во‑первых, все торчки слабые, их соплей перебить можно. Ты просто сейчас испугана и растеряна. Так вот запомни: следует схватить чего ни попадя, да хоть туфлю на каблуке, и врезать сучаре промеж глаз. Во‑вторых, незамедлительно вызвать ментов, а самой нестись в травмопункт, зафиксировать побои. Твое «счастье» отволокут в обезьянник, намнут ему бока, пятак начистят, и он в другой раз подумает, прежде чем кулаки распускать. Я некоторое время с алкоголиками и кокаинщиками провела, научилась отбиваться. Никогда не сдавайся и не поворачивайся к беде спиной. Хныкать тоже бесполезно.
В голосе Алисы звучала такая уверенность в собственной правоте, что Рита прошептала:
— Спасибо за совет. Да, поехали ко мне.
С тех пор девушки стали жить вместе. Константин не появлялся, никакие неприятности с Секридовой не происходили. Правда, еще некоторое время у Риты от любого шороха на лестнице, за дверью, екало сердце, но потом она успокоилась. Да и что такого произошло? Всего лишь привиделся дурной сон. Похоже, старуха Феня оказалась права, вся беда концентрировалась в квартире Волковых, лишь там действовали проклятие Феликса Ковалева и порча, наведенная Алевтиной Кулькиной. До сегодняшнего дня Рита жила замечательно: занималась любимым делом и заводила приятных кавалеров. Вот только замуж не собиралась. Да и не могла она пойти в ЗАГС, ведь по документам у нее имелся муж…
Рита перевела дух и схватилась за сигареты.
Я решила прояснить ситуацию до конца.
— Значит, эта квартира — собственность Константина?
— Ага.
— А что с той квартирой, где ты провела детство?
Секридова сильно затянулась, выдохнула дым.
— Я туда даже заглядывать не хочу. Сначала «трешка» стояла запертой, а потом Алиска рассердилась, сказала: «Глупо поступаешь. Сдавать жилье надо, деньги лишними не будут». Я ее послушалась, обратилась в агентство, там теперь семья живет. Приличная, с двумя детьми, аккуратно платят.
— А где Секридов?
— Понятия не имею. Наверное, умер, — равнодушно сообщила Рита. — Я одно время его искала, по больницам ездила и даже пару раз в морг, а потом решила: зачем?
— Ты в милицию обращалась?
— Угу, — кивнула Рита. — Мне там объяснили: ежели в течение нескольких лет не объявится и труп нигде не найдут, то объявят мертвым.
— Ясно, — протянула я.
Собеседница раздавила в пепельнице окурок, потом открыла буфет, порылась в нем, вытащила альбом с фотографиями и шлепнула его на стол.
— Во, смотри. Это Алиска. Правда, мы похожи?
Я стала внимательно разглядывать снимки. Действительно, нечто общее у двух девушек имелось: обе длинноногие, стройные блондинки с волосами ниже плеч. Но на этом сходство заканчивалось. На лице Алисы было четко написано: я добьюсь успеха в жизни, выгрызу его зубами любой ценой. У радиоведущей большие глаза, в которых, несмотря на милую улыбку, горел огонек злости. А еще у Алисы почти квадратный подбородок, высокий лоб и четко очерченные скулы. Появись она на свет в древние времена, стала бы, наверное, амазонкой. А Рита имеет вид побитой болонки. Правда, она тоже улыбается, профессионально растягивает губы, но в глазах манекенщицы явственно читается неуверенность и зажатость.
Руки Риты методично переворачивали страницы.
— Это я на показе нижнего белья, — комментировала она, — а тут день рождения «Окобанка», мы в нарядах восемнадцатого века. Ой, вот прикол!
Презентация сети салонов красоты «Бино». Нас покрыли золотой краской, а купальник на самом деле не настоящий, боди‑арт. Стебно?
— Прикольно, — согласилась я, — выглядит настоящим бикини.
— Не, — рассмеялась Рита, переворачивая страницу, — лифчик со стрингами нарисованы. Знаешь, такое странное ощущение, когда в зал выходишь: вроде голая, а на самом деле прикрытая. О! Здесь мы с Костей в Феодосии. Он меня, когда только познакомились, в Крым возил. Эх, знать бы тогда, что ждет впереди, села б на поезд и мигом от него сбежала. Я тогда, несмотря на весь ужас в моей семье, счастливая была. Кошмар в Москве начался, когда вернулись и Костя за бутылками пошел.
— Видный мужчина, — оценила я Секридова, разглядывая снимок. — Только лица не разглядеть, его козырек бейсболки прикрывает.
— Верно, — согласилась Рита, — этого не отнять: и фигура у него имелась, и лицо, поверь, симпатичное. Только потом он в урода превратился: высох, сгорбился — натуральный старик.
— Жаль, отпечаток испорчен.
— Где? — удивилась Рита.
Я указала на черную полосу, пересекавшую живот Константина чуть повыше пупка.
— Вот, явный дефект.
— Нет, — засмеялась Секридова, — это татушка.
— Очень странная, похожая на пояс.
Рита смяла пустую пачку из‑под сигарет.
— Ремень и есть. Костя в армии наколку сделал. Вроде она у него чернильная. Он рассказывал, что чуть не умер. Рисунок набивал солдат, он на гражданке художником работал, вот и решил на службе «творчеством» заняться. Это он придумал пояс в виде змеи, над пупком морда, а во рту у нее собственный хвост. Жуть черная! Костя тогда в больницу попал, температура, говорил, под сорок шпарила, заражение крови, еле выжил.
— Да уж, — покачала я головой, — мог и на том свете оказаться.
— Запросто, — кивнула Рита. — Я вот татушку делала совсем в других условиях: салон, мастер в стерильных перчатках, иголки одноразовые. Ой, кто‑то лает… У меня нет собаки! Может, от соседей забежала? Неужели я дверь не закрыла?
— Не волнуйся, — улыбнулась я и вытащила мобильный, — у меня вместо звонка записан голос мопса Хуча.
— Супер! — одобрила Рита.
Я откинула крышку и услышала голос Маши:
— Мамусечка, ты где?
— Скоро приеду.
— Уже очень поздно!
— Извини, Манюня, задержалась. Что дома?
Маруська захихикала:
— Цирк! Александр Михайлович возил Тему по магазинам, решил его модно одеть.
— Действительно, смешно, — согласилась я. — Получилось у них?
— Не передать словами! — сдавленно засмеялась Машка. — Ты когда вернешься?
Я глянула на часы: без четверти полночь.
— Думаю, через час буду дома, сейчас уже пробок нет.
— Ладно, подожду.
— Ложись, тебе завтра рано вставать.
— Нет, муся, — зашептала Маня, — здесь… В общем, лучше не по телефону. Чмок.
Я захлопнула крышку.
— Мне пора.
Рита судорожно вздохнула:
— Еще пятнадцать минут.
— Конечно, конечно, — кивнула я. — Уеду, когда начнется шестнадцатое число. Послушай теперь меня внимательно. У нас имеется таинственная история с исчезновением Алисы. И тебе, и мне следует отыскать Виноградову. Я хочу задать ей вопрос про шубу из розовой шиншиллы, а тебе надо убедиться, что подруга жива, пятнадцатое число тут совершенно ни при чем, история с проклятием выдумана старухой‑нянькой по глупости. Увы, с Феней не поговорить.
— Почему?
— Так она умерла.
— Кто сказал? — изумилась Рита. — Жива небось. Такие, как она, вечные!
— Сколько же ей лет?
Секридова наморщила лоб.
— Ну.., забыла.
— А с головой у Фени, думаешь, порядок?
— Не знаю, — ответила Рита, — я с ней не общаюсь.
— Так вот. Я попытаюсь узнать, куда подевалась Алиса, — продолжала я, — и где шуба.
— Ясно же, убили.
— Манто?
— Алиску!
— Трупа‑то нет.
— Он ушел! — взвизгнула Рита.
— Как?
— Через дверь.
— На лестнице сидела я.
— Ты заснула, случается такое.
— Мертвое тело неспособно ходить.
— Это меня хотели убить, меня, меня… — снова завела Рита. — Перепутали нас…
Я посмотрела на часы.
— Все, успокойся. Наступило шестнадцатое число, теперь ты в безопасности.
— Надеюсь, — выдохнула Рита.
— Дай мне координаты Фени, — попросила я. — А завтра вечером снова встретимся.
— Зачем тебе моя старая нянька? — удивилась девушка.
— Тебе трудно?
— Нет, — пожала плечами Рита, вскочила, взяла с подоконника телефонную книжку и добавила:
— Только у меня старый телефон. Вдруг она переехала? Говорю же, давно не встречаемся.
* * *
До Ложкина я добралась за сорок минут. И МКАД, и Новорижское шоссе оказались почти пустыми, основная масса москвичей уже лежала в своих постелях, впереди людей ждала рабочая неделя.
В нашем доме тоже было темно и тихо. Даже собаки не вышли встретить хозяйку, мерное сопение из гостиной сообщало о том, что стая разлеглась на мягких диванах и зарылась в пледы.
Стараясь не шуметь, я поднялась по лестнице, вошла в свою комнату и, ощущая свинцовую усталость, со всего размаха шлепнулась на кровать. И вдруг вместо мягкого матраса тело ощутило нечто странное, какую‑то достаточно твердую кучу.
— Блин! — вдруг заверещала куча визгливым голосом. — Кто тут?
— Помогите! — заорала я, совершенно не ожидавшая обнаружить в своей постели живое одеяло.
Из коридора послышался топот, вспыхнул свет, на пороге появилась Маня.
— Мусик, что случилось? — воскликнула она.
Я стала тыкать пальцем в перину, под себя:
— Там, кричит…
— Безобразие! — завозмущалась Зайка, тоже входя в мою спальню. — Явилась домой ночью и устроила трамтарарам! Между прочим, людям с утра на работу!
«Одеяло» подо мной зашевелилось, из‑под него высунулась растрепанная голова.
— Танюшка… — ахнула я.
— Это кто? — не снижая голоса, осведомилась Маша, не узнавшая Борейко.
— Просто очуметь! — топнула ногой Ольга.
— Ну вы вообще… — зевнула Таня. — Можно подумать, впервые видимся!
— Почему она тут спит? — слегка растерялась Маша.
— Действительно, — покраснела Зайка, — неожиданно встретить у Даши в кровати гостью. Ира! Ира!
— Чего? — сонным голосом спросила домработница, заглядывая в комнату.
— По какой причине Татьяна оккупировала Дашину спальню? — налетела на нее Зайка. — Смею напомнить, у нас на первом этаже имеются две пустые гостевые комнаты.
— Одна, — меланхолично возразила Ирка.
— А вторая куда подевалась? — изумилась Ольга.
— Там малыш поселился.
— Кто? — подпрыгнула я. — Еще и какие‑то дети приехали?
— Забыли, Дарь Иванна? — прищурилась Ирка. — Крошка у нас теперь имеется, сынок Александра Михайловича.
— Заканчивайте визжать, — недовольным голосом прохныкала Татьяна.
— Ты весь день проспала! — осенило меня. — Не вылезала из‑под одеяла?
— Устала очень, — потянулась Таняшка. — А теперь я бодра. Дайте кофе, тосты, джем, масло! Ирка, хлеб пожарь до румяной корочки! Я не расистка, но негров к завтраку не хочу.
— Сейчас ночь! — взвилась Зайка. — Час пробило!
— Скажите, пожалуйста… — удивилась Борейко. — И что, кофе не дадут? У вас как в пионерлагере? Пищеблок закрыт, повар домой ушел?
— Ступай вниз, — приказала я.
Татьяна схватила мой халат, помяла его в руках и недовольно отметила:
— Ну и дерьмо ты носишь! Неужели шелковый купить жаба душит?
Зайка раскрыла рот, чтобы достойно ответить гостье, но тут Борейко, побледнев, наклонилась над ковром и стала издавать ужасные звуки. Присутствующие бросились к ней, поднялась суматоха.
— Несите полотенце! — командовала Зайка.
— Надо дать ей стакан воды с солью, — засуетилась Маша, — а еще лучше два.
— Ни за что не стану пить гадость, — простонала Таня и откинулась на подушку. — Ой, умираю!
— Зачем такое питье? — удивилась Ирка.
— Ее тошнит, — заявила Машка. — Если у собаки плохо с желудком и исключен острый живот, то следует животное…
— Замолчи, — проныла Танька, — погибаю.
— У нее температура, — загремел, вваливаясь в комнату, Дегтярев. — Где‑то тут у Дарьи аптечка. Вот, на, сунь под руку.
— Что? — застонала Борейко.
— Градусник, — ответил полковник, — его под мышку ставят.
— Это не гламурно, — закапризничала Танюшка. — Вся Европа держит термометр во рту… Подмышка… Фу, крайне вульгарно!
Я опустилась в кресло. Похоже, Тане не так уж и плохо, если она вспоминает о гламурности.
— Совай куда хочешь, — велел Дегтярев.
— Засовывай, — не преминула «ущипнуть» толстяка Зайка. — Глагола «совай» в русском языке нет.
— Если можно сказать, то есть, — не сдался Александр Михайлович.
— Я умираю, а вы о ерунде спорите, — протянула Татьяна.
— Всем слушать меня! — начал заниматься своим любимым делом — раздачей указаний — полковник. — Ирина, немедленно ступай к телефону и вызови из ложкинского медпункта дежурного врача.
— Я хочу гоголь‑моголь. Из трех желтков, с сахаром и коньяком, — приподнялась над подушкой Таня. — Немедленно сделайте!
— Лучше сначала посоветоваться с терапевтом, — предусмотрительно сказала я.
— Хочу‑у‑у! Три желтка‑а‑а! — занудила «больная». — Проглочу гоголь‑моголь и поправлюсь! Это лучшее лекарство‑о‑о! От всего‑о‑о!
— Пусть ест, — разрешил полковник, — будет жевать и молчать.
— Не следует пихать в человека, которого только что тошнило, сырые яйца, — осторожно предупредила я. — Может стать хуже.
— Хочу‑у‑у, — стонала Танюшка.
— Ирина, живо приготовь гоголь‑моголь! — приказал Александр Михайлович.
— Так мне к телефону бежать или яички бить? — проявила вредность домработница.
— Сначала звони, — распорядился полковник.
— Нет! — взвизгнула Таня. — Гоголь‑моголь вперед! Ирка! Живо!
Ирина глянула на меня:
— Кого слушать?
Я малодушно закашлялась и сделала вид, что не услышала вопроса.
— Давайте я сделаю гоголь‑моголь, — предложил чей‑то басок.
Все повернулись к двери — на пороге стоял Тема.
— А ты умеешь? — удивилась Зайка.
Мужчина кивнул:
— Увлекаюсь кулинарией, собираю книги с рецептами. Знаете, очень реанимирует: придешь домой после работы усталый, испечешь себе кексик и…
— Рули на кухню, сынок, — нежно проворковал полковник.
Тема кивнул и с грацией бегемота потрусил к лестнице.
— А ты к телефону, — велел Дегтярев Ирке.
В глазах домработницы полыхнул злой огонь, но она, не говоря ни слова, побежала вслед за Темой.
Глава 13
— Это кто? — залюбопытствовала Танюшка. — Не знаю его.
— Мой сын, — гордо ответил Дегтярев.
— У тебя есть дети? — разинула рот Борейко. — Ну, блин, прикол… Когда же Дашка его родила?
— Это Тема, — пустилась в объяснения Зайка, — жил в детдоме, приехал внезапно, он из‑за Уральских гор. Его мать…
— Ясно, — подытожила через пять минут Таня, — нищий родственник. Знаю таких. Почти состарился, денег не нажил и решил о родителях вспомнить. Ну, народ! Дегтярев, а ты точно уверен, что это твое произведение искусства? Вы, блин, дураки! Всех пускаете! Завтра сюда китаец заявится, Сяо‑Ляо, и тебе на шею повесится со всеми узкоглазыми внуками.
Дегтярев покраснел.
— Вот гоголь‑моголь, — засопел Тема, вваливаясь в спальню. — Я его сверху какао посыпал.
— Мерси, дружочек, — царственно кивнула Танюша и в мгновение ока слопала содержимое креманки. — А теперь унеси пустую посуду, помой живенько и можешь быть свободным.
Полковник превратился в гигантскую свеклу.
— Ладно, — скривилась Зайка, — раз никто не умер, пойду спать.
— Доктор будет через десять минут, — сообщила Ирка, влетая в спальню.
— Думаю, мы зря его вызвали, — процедил сквозь зубы Александр Михайлович.
И тут Борейко с громким стоном снова наклонилась над полом.
— Таз, дайте таз! — завопила Зайка.
Опять поднялась суматоха. Спустя пару минут Таня лежала в подушках. Лицо ее по цвету сравнялось с наволочкой, глаза ввалились.
— Я умираю, — прошептала она, — совсем…
— Не нервничай, — приказал Дегтярев, впихивая в рот Борейко градусник. — Молчи! Ирка, положи ей на лоб полотенце, намочив его предварительно уксусом.
— Это зачем? — удивилась домработница.
— Не рассуждать! — обозлился полковник.
— Вечно на меня орут, — скуксилась Ирка, и тут раздался звонок в дверь.
Громко залаяв, собаки побежали в прихожую.
— Врач пришел, — возвестил Дегтярев. — Всем оставаться на месте происшествия, ничего не трогать!
— По‑моему, ты слегка перепутал ситуации, — фыркнула Зайка. — Таня пока жива, и мы в спальне у Даши.
— Так еще утро не наступило, — ляпнул Дегтярев, — может, кто и помрет. Вон какая Таня зеленая!
Борейко закрыла глаза, я испугалась, но тут в комнату бодрым шагом вошел местный эскулап Семен Петрович и повелительно гаркнул:
— Просьба всех оставить меня с больной наедине.
Мы вышли в библиотеку и сели в кресла. В доме повисла тишина.
— А где Кеша? — спохватилась я, сообразив, что Аркадия нет со всеми.
— Уехал в Новомосковск, — пояснила Зайка, — вернется завтра к вечеру.
— По‑моему, этот доктор хам, — ожил Дегтярев. — Пришел, раскомандовался…
— Семен Петрович хороший специалист, — попыталась я защитить врача.
— У нас в заводской поликлинике есть терапевт, — прогудел Тема, — такой противный! Но лечит хорошо, просто глаз‑алмаз. Я один раз к нему обратился, пожаловался на одышку, а он заявил: «Жрать меньше надо, а то диабет получишь, вместе с атеросклерозом».
— Вот, вот! — радостно закивала Зайка. — Дегтяреву мы то же самое говорили.
— Вы служите на заводе? — решила я сменить тему беседы.
— Уже нет, — слегка покраснел Тема, — неинтересно стало. Я такой человек увлекающийся, ни в жизнь не стану делать ничего против своего желания. Вначале мне на предприятии хорошо жилось, интересно, но потом я заскучал и занялся в основном, торговлей. Живое дело!
Я молча слушала Тему. Все понятно, мальчика, выросшего в детском доме, определили после девятого класса в ПТУ и отправили затем в цех. В тех местах много металлургических комплексов, стоять у доменной печи или трубопрокатного стана очень тяжелое дело, а платят рабочим не слишком густо, вот Тема и подался в челноки. Катается, вероятно, в Китай, привозит в клетчатых сумках всякую ерунду: одежду или косметику, а может, обувь — и продает в России. Наверное, имеет лоток на местном рынке.
— А чем вы торгуете? — поинтересовалась Маня.
Тема заулыбался:
— Думаю, ты бы сумела найти себе в ассортименте кой‑чего по вкусу. Понимаешь…
Дверь моей спальни с треском распахнулась.
— Какой идиот распорядился дать больной гоголь‑моголь? — грозно спросил Семен Петрович.
— Нельзя было? — испуганно вскочил Тема. — Яички свежие, я понюхал.
— Женщина жалуется на дискомфорт желудочно‑кишечного тракта, — рявкнул терапевт, — ее тошнит, а вы гоголь‑моголь подносите. Убить несчастную задумали?
— Нет‑нет, — жалобно протянул Тема, косясь одним глазом на полковника, чьи щеки медленно наливались кровью. — Она так просила, настаивала.., вот.., подумали.., бедняжке не следует нервничать…
— Если она у вас желе из крысиного яда поклянчит, — неожиданно ласково осведомился эскулап, — тоже дадите? Чтобы не капризничала…
— Нет, — забубнил Тема. — Но от яичек какой вред?
— Темнота большинства людей поражает! — завозмущался Семен Петрович. — У госпожи Борейко острый панкреатит. Диагноз, правда, предварительный, завтра утром необходимо сделать анализ крови.
— Здорово, — заорала Машка, — то, что надо! Суперски! Спасибо, Семен Петрович!
— Почему ты так обрадовалась? — поразился врач.
Машка опустила хитрый взор.
— Ну.., э.., прикольно! Иголка, пробирка!
Семен Петрович крякнул и с укором посмотрел на меня.
— Современные дети слишком увлекаются компьютерными играми, у них снижены моральные критерии. Я не психолог, но рекомендую показать девочку специалисту, который скорректирует ее поведение.
— Вернемся к панкреатиту, — перебила я терапевта. — Что нам делать?
— Вам? Дать градусник. Надо измерить температуру, — снисходительно велел врач. — А больной следует соблюдать классический режим: холод, голод и покой.
— Ее нельзя перемещать? — осведомилась Зайка.
— Нежелательно, — отрезал врач.
— Минуточку, а мне что, спать на коврике у камина? — испугалась я.
— Скажете тоже, Дарь Иванна, — укорила Ирка. — Ночку в гостевой проведете.
— Лучше перенести туда Таню, — уперлась я.
— Но ведь ее нельзя шевелить, — напомнил Тема.
Мне захотелось стукнуть «сыночка». Какого черта он вмешивается?
— Градусник? — вдруг удивилась Оля. — Так ведь он у Тани во рту торчит.
— Да? — изумился Семен Петрович. — Не заметил.
Я быстро отвернулась к книжным шкафам. Хорош гусь! Как же он производил осмотр больной?
— Она так бойко разговаривала, — продолжил доктор.
Зайка вскочила и бросилась в спальню, мы побежали за Ольгой.
— Мне плохо… — простонала Танюшка, — умираю…
— Где градусник? — перебила нытье Зайка.
— Во рту, — ответила Таня.
— Его там нет, — сказала Ирка.
Больная на секунду примолкла.
— Куда ж подевался? — спросила она через секунду.
— Вот именно это мы и хотим выяснить, — занервничал Дегтярев.
— Небось на тумбочку бросила, — предположила Ирка.
— Там пусто, — оповестила Машка.
Все забегали по комнате, издавая замечания:
— На пол упал!
— Под кроватью гляньте!
— В футляре посмотрите…
— Отодвиньте столик!
— Я его проглотила! — обморочным голосом выдавила из себя Борейко.
По моей спине пробежал холод.
— Ерунда! — бодро откликнулся Дегтярев. — Человек неспособен слопать термометр.
— Запросто! — заспорила Машка. — Животные чего только не едят! Нам в ветеринарной академии рассказывали, орангутанг схватил…
— Мамочки… — прошептала Танюшка. — Чувствую…
— Что? — бросились мы к кровати.
Борейко положила правую руку на живот.
— Вот он. Шевелится.
— Термометр неспособен двигаться, — возразила я.
— А этот ползает, — почти неслышно продолжила Таня. — Ой, там же ртуть. Я умру!
— Нет, — быстро сказал Семен Петрович, — опасны лишь пары металла.
— Скажите пожалуйста! — восхитился Тема. — Не знал. Следовательно, можно закусывать ртутью, главное, не нюхать ее?
— Верно, — подтвердил терапевт.
— А стекло? — всхлипнула Борейко. — Если оно разобьется?
— Следует немедленно ехать в клинику, — откровенно испугался врач. — Срочно! На операцию!
— Не‑е‑ет! — простонала Танюшка. — Останется шрам! Как у Сереги! Ему делали что‑то, весь живот изуродовали, такой рубец остался красный…
— Хочешь лежать в гробу целой? — обозлился Дегтярев.
Глаза Татьяны расширились.
— Не‑е‑ет!
— Что «нет»? — нервно поинтересовалась Зайка.
— Все! — дрожащим голосом продолжила Таня. — Не хочу в больницу и умирать не собираюсь.
— Термометр разобьется, — менторски сообщил Семен Петрович, — осколки кишечник поранят, и каюк.
— Не‑ет!
— Да.
— Не‑ет!
— Да.
— Не‑е‑ет! Я шевелиться не стану. Никогда. Буду лежать в кровати! — заявила Таня. — С чего тогда градуснику трескаться?
— Дарь И ванна, — жарко зашептала мне в ухо Ирка, — не сомневайтесь, коли она тут на всю жизнь застрянет, я ваши вещи вниз перетащу. И картинки с собачками тоже перевешу.
— Спасибо, — тихо ответила я.
— Вот у нас на заводе ксерокс был… — неожиданно заговорил Тема, — такая машина копировальная, большая.., в бухгалтерии стоял. Один раз заявку в техотдел подали на замену картриджа. Пошел к финансистам мастер. А главбух у нас, Елена Сергеевна, женщина не мелкая, сто двадцать кило и рост хороший. В общем, входит ремонтник в комнату, а Елена Сергеевна так ему обрадовалась… «Милый, — кричит, — заждались прям! Уж трясли, трясли, а все без толку, бледно копии делает». Понимаете, да? Если ксерокс плохо печатает, можно вытащить контейнер с краской, повертеть его, и на некоторое время аппарат оживет. Мастер поразился: «Молодцы какие, умеете картридж вынимать!» «А зачем что‑то вытаскивать?» — в свою очередь удивилась Елена Сергеевна. «Как же вы его трясли?» — не понял ремонтник. Главбух подошла к ксероксу, легко оторвала от пола многокилограммовый агрегат и, энергично встряхнув его, ответила: «Да просто. Вот так».
— Есть женщины в русских селеньях, — захихикал Дегтярев, — во всякой одежде прекрасны, ко всякой работе ловки.
— Ну и к чему вы нам эту сказку спели? — воззрилась на Тему Зайка. — Нашли время воспоминаниям предаваться.
— Я со смыслом говорил. Может, если Таню потрясти, градусник выпадет? — предположил Тема.
— Откуда? — взвыла Ольга.
Тема покраснел.
— Ну.., типа.., оттуда.., из… В общем, он же через рот внутрь попал!
— Ее придется вниз головой мотать, — обрадовалась Ирка. — А что? Может, и правда получится? Пусть Александр Михайлович и Тема на кровать встанут.
— Зачем? — осторожно осведомилась я.
— Возьмут Татьяну Васильевну за ноги, один за правую, другой за левую, перевернут и…
— Не хочу! — закричала Таня. — Еще чего!
— Градусник может и другим путем покинуть организм, — алея, словно шиповник, проговорил Тема.
— Верно, дадим ей каши… — сообразила Маня.
— Вы сумасшедшие! — не выдержал Семен Петрович. — У больной панкреатит, ей нельзя горячее.
— А холодный геркулес можно? — не отступала Маня. — На воде, без масла, соли и сахара?
— Думаю, подобное кушанье не нанесет вреда, — после некоторого раздумья сообщил терапевт.
— Не‑ет! — понеслось с кровати. — Не‑ет!
— Танюша, — очень ласково заговорил вообще‑то не любящий Борейко Дегтярев, — случилась беда, градусник попал в желудок… Так?
— Да, — закивала Таня. — Сама не понимаю, как это произошло. Сделала вдох, ам, и готово. Теперь лежит в животе, я его чувствую.
— Термометр стеклянный, — увещевал полковник, — может разбиться. Представляешь беду?
Борейко закивала.
— Каша вязкая, — вступила в беседу Зайка, — она обволочет градусник и доставит его к выходу. Поняла?
— Не‑а!
— Еще кто‑то делал мне замечания, — не утерпел Дегтярев, — укорял в незнании родного языка! А сама говорит «обволочет». Надо — обволокнет!
Семен Петрович сел в кресло и начал вытирать лоб носовым платком.
— Ира, свари кашу, — попросила я.
Домработница кивнула и унеслась.
Через какое‑то время остывший геркулес был доставлен в мою спальню.
— Ну, Танюша, — заворковала я, — давай садись!
— Ни в коем случае, — испугался полковник, — пусть лежа ест.
— Не хочу, — засопротивлялась Тяня.
Мы начали уговаривать капризницу:
— Попробуй только!
— Очень вкусно.
— Ну пару ложечек…
Затем принялись ругать хныкающую гостью:
— Очень неразумно себя ведешь!
— Прекрати стонать.
— Операцию сделают, шрам останется…
Последний аргумент оказался решающим, Борейко скривилась, но кивнула:
— Хорошо, давайте. Фу, какая гадость! Отвратительно!
Преодолевая сопротивление, мы впихнули в несчастную чуть ли не литр невкусной каши и посмотрели на Семена Петровича.
— Думаю, теперь можно осторожно посадить больную, — кивнул терапевт.
— Давай, Танюшенька, — заквохтала Зайка, — вытяни ручки, вот так, так, так… Сидим!
— Ой! — закричала Маша. — Смотрите!
Я глянула на кровать и ахнула. На простыне лежал термометр.
— Что там? — забеспокоилась Борейко. — Меня опять тошнит!
— Гра… — начала было Маня, но тут же захлопнула рот.
— Что? — нервничала Таня.
— Градусник нашелся, — ляпнул Тема. — Он все время под вами находился, вы ничего не глотали.
Борейко резво вскочила на ноги и уставилась на постель.
— Здорово получилось, — радовался глупый Тема, — ни в какую больницу ехать не надо!
Татьяна схватилась за живот.
— Изверги! Заставили меня сожрать столько этой мерзкой пакости! Напугали до обморока!
— Ты сама сказала, что проглотила его, — напомнил полковник.
— Я? — взвизгнула гостья. — Никогда! Ой, желудок болит! Уходите! Спать хочу!
— Завтра надо непременно сдать анализы, — напомнил Семен Петрович и был таков.
— Может, все‑таки спустишься вниз, в гостевую? — робко спросила я. — Теперь не страшно идти по лестнице.
— Вот ты какая… — укоризненно нахмурилась Танюшка. — Я умираю, а ты гонишь меня вон!
Ощущая себя почти убийцей, я схватила из шкафа пижаму и понуро поплелась в гостевую комнату.
— Шуба нашлась? — окликнула меня Таня.
— Пока нет, — нехотя ответила я.
— Ты уж поторопись, — велела Танечка, шлепаясь в мою кровать, — а то Сергей вернется и всем задаст.
— Кого имеешь в виду под всеми? — решила уточнить я.
— Тебя, — зевнула Борейко. — Кто мне помогает мужа обманывать? Боровиков нервный — впрочем, большинство олигархов такие — чуть что, за пистолет хватается. Ты уж постарайся, отыщи манто, иначе нехорошо получится. Я‑то как‑нибудь выкручусь, а тебе влетит.
Глава 14
Не успела я заснуть, как чья‑то твердая рука начала трясти меня за плечо.
— Муся… — зашептала Машка.
Я с трудом раскрыла глаза и простонала:
— Который час?
— Восемь утра, — ответила Манюня.
— Боже, неужели? Думала, спала две минуты.
— Извини, пожалуйста, надо анализы сдать.
Я попыталась привести мысли в порядок.
— Какие? Зачем? У меня ничего не болит.
Манюня плюхнулась на мою кровать и зашептала:
— Понимаешь, похоже, Тема не тот, за кого себя выдает. Зайке он тоже самозванцем показался, и Кеша в легком недоумении. Даже Иван усомнился, а ведь он наивный, как Хучик.
Я усмехнулась. Наш садовник действительно настолько недалекий человек, что позволяет своей супруге, хитрой Ирке, вить из себя веревки.
— Один Дегтярев Теме безоговорочно поверил, — продолжила Машка. — Представляешь, он вчера ему костюм купил, рубашки…
Я уставилась на Машку.
— Полковник правда поехал в магазин? Думала, ты пошутила вчера, когда сказала об этом.
Маня скривилась:
— Нет, я не шутила. Он решил одеть сыночка.
— Сам? Лично?
— Вот‑вот! — усмехнулась Маруська. — Я тоже обомлела, когда узнала.
Я встала и пошла к шкафу. Многие мужчины не любят ходить за покупками, но Александра Михайловича отличает патологическая ненависть к торговым центрам, толстяк всеми силами старается избежать контактов с работниками прилавка. А еще полковник доводит меня до бешенства своим упорным нежеланием расставаться с пиджаками, брюками и свитерами, потерявшими приличный вид.
— Ерунда, — бубнит он, если я начинаю злиться и показывать на пятна, украшающие пуловер. — Эка беда — уронил на живот кусок селедки. Отстирается. Где дырка? Тут? Ее заштопать можно, незачем тратить деньги зря.
Еще хуже полковник ведет себя, если мне удается затащить его в какой‑нибудь магазин. Александр Михайлович мигом превращается в идиота. Он застывает столбом в примерочной кабинке, и дальше ситуация начинает напоминать анекдот про мальчика‑олигофрена, у которого педагоги пытаются выяснить планы по поводу будущей профессии. Я таскаю охапками шмотки, натягиваю их на толстяка, одергиваю, поправляю рукава, поворачиваю полковника к зеркалу и спрашиваю:
— Ну? Нравится?
— Не знаю… — блеет Дегтярев, — не знаю.., не знаю…
Вот уж всем ответам ответ! Ну как можно не знать, подходит тебе вещь или нет? Осмотри себя повнимательней со всех сторон, и поймешь. Но Александр Михайлович уныло стонет:
— Не знаю.
— Надень бордовый пиджак, — бойко командую я.
— Не знаю.
— Бежевый!
— Не знаю.
— Примерь темно‑синий.
— Не знаю.
В конце концов мое терпение лопается.
— Берем все! — кричу я в полном изнеможении.
И тут начинается второй акт спектакля. Сообразив, что «откосить» от покупок не удастся, полковник меняет тактику.
— Нет, — мямлит он, — ничего не надо.
— Почему? — злюсь я.
— Очень живот обтягивает.
— Ладно, прикинь другой размер.
— Плечи висят.
— Тогда свитер.
— В нем брюхо торчит.
— Послушай, что же делать? Пятьдесят шестой велик, пятьдесят четвертый мал… — Я теряю остатки самообладания, и тут Дегтярев вновь превращается в дебила:
— Не знаю. Впрочем, старый пиджачок еще вполне хорош. Пошли скорей отсюда домой.
Понимаете теперь, отчего мы с Манюней впали в глубочайшее изумление, услышав о поездке полковника по магазинам?
— Единственный способ разоблачить мошенника — сделать анализ крови и показать Александру Михайловичу, — подпрыгивала Маня. — Я уже голову сломала, как это провернуть аккуратно, ведь кровь нужна от них обоих. Под каким предлогом ее взять? А тут — панкреатит у Татьяны! Я всем объявила, что болезнь прилипчивая, следует провериться.
— Панкреатит не заразен, — поправила я Маню, надевая халат.
— А кто об этом знает? — прищурилась Маня. — Между прочим, Зайка, Ира и Иван уже сдали анализы, Тема с Александром Михайловичем тоже. Осталась лишь ты! Давай, мусик, плиз. Результаты будут готовы через несколько дней. Дегтярев привык доверять экспертизам, так что все классно получается.
Я боюсь уколов вообще, но больше всего мне почему‑то не нравится сдавать кровь из пальца. В особенности пугает момент ожидания, секунда до того, как лаборантка ткнет в твою руку острой иголкой. Но еще сильнее сейчас меня волновала мысль, что придется жить рядом с мошенником, надумавшим воспользоваться наивностью Дегтярева. Ради того, чтобы избавить дом от хитреца, можно согласиться на многое… И я почти с радостью пошла на встречу с иглой.
В гостиной сидела симпатичная девушка в белом халатике.
— Вы не завтракали? — спросила она.
Я помотала головой.
— Отлично, — улыбнулась лаборантка, — кладите руку на подушечку.
— Анализ берут из вены?
— Не волнуйтесь, больно не будет, — заверила медсестра и очень ловко справилась с поставленной задачей.
— Не хотите кофе? — предложила я ей после того, как она убрала пробирку, жгут и прочие приспособления в чемоданчик.
— Спасибо, — кивнула девушка.
Позвав Ирку и перепоручив ей лаборантку, я ушла в комнату, временно ставшую моей, и спокойно приняла душ. Потом позавтракала, покурила, села у стола, взяла телефон и набрала полученный от Риты номер.
— Алло, — ответил хриплый, какой‑то бесполый голос.
— Здравствуйте, — вежливо начала я, — позовите, пожалуйста, бабушку Феню.
— Это я.
— Извините, не знаю вашего отчества.
— Митрофановна. Но лучше без него, — донеслось из трубки. — А вы кто?
— Даша Васильева, хорошая знакомая Риты Секридовой.
— Кого? — слегка растерянно переспросила нянька.
— Простите, — спохватилась я, — Риты Волковой. Помните девушку?
Феня начала кашлять.
— Конечно, — произнесла она наконец, — только мы больше не общаемся. Странно, что Рита про меня вспомнила.
— Можно к вам подъехать?
— А зачем?
— Рите нужна ваша помощь, — решила я заинтриговать няньку, — у нее случилась неприятность. Большая!
Феня неожиданно засмеялась.
— Понятно. Зачем бы иначе Рите обо мне вспоминать. Но я не собираюсь ей помогать.
— Насколько я поняла, вы воспитывали Волкову?
— Верно, с детства. Только Рита меня выгнала, по‑хамски со своей няней поступила, вот я и прекратила общение с ней.
— Ну, пожалуйста! — взмолилась я. — Ей‑богу, так надо побеседовать!
— И о чем?
— Лучше при встрече объясню. Это касается жизни Риты, ее хотят убить!
— Мне на работу пора.
— Вы работаете? — не сумела я скрыть удивления.
— Почему нет? — фыркнула Феня и снова закашлялась.
— Ваш возраст, — весьма невежливо отреагировала я, — он разве позволяет…
Из трубки вновь донесся кашель.
— Рита небось сообщила, что мне уже сто лет?
— Нет, — растерянно ответила я.
— А мне всего‑то семьдесят исполнилось, — бойко прохрипела Феня, — по нынешним временам это не возраст. Правда, Рита меня древней мумией считает, ей и в голову не приходило выяснить, сколько няньке стукнуло. Кстати, она никого с днем рождения не поздравляла. Вот такая девочка выросла. Эгоистка!
— Уважаемая Феня, — очень ласково запела я, — сделайте одолжение, помогите, умоляю. Речь идет о семейном проклятии. Пятнадцатого мая на Риту совершили нападение.
— Она жива? — воскликнула нянька.
— Да, но в очень плохом состоянии. Понимаете, девушек перепутали… Рита сразу догадалась… Алиса пропала.., ушла без сапог.., похоже, ее убили… — заторопилась я вывалить пугающую информацию, чтобы посильнее заинтриговать няньку.
— Ничего не понимаю, — перебила меня та. — И разбираться не хочу. Прощайте.
— Пожалуйста! — взмолилась я. — Надо лишь поговорить с Ритой и объяснить ей, что проклятие Ковалева и порча Алевтины Кулькиной — глупая болтовня.
— А при чем тут Кулькина? — нервно спросила Феня. — Она‑то тут с какого бока? Откуда про Алевтину знаете?
— Вот встретимся, и расскажу, — пообещала я. — Дайте свой адрес!
— Московская область, совхоз «Светлый луч», улица Ленина, дом один, — сообщила Феня.
— Просто из советских времен названия, — восхитилась я.
— Наш председатель не стал зря деньги тратить, — неожиданно приветливо ответила Феня и снова закашлялась. — Просто оставил все, как есть.
— Номер квартирки подскажите, — попросила я.
Феня тихо засмеялась.
— Нету его. Какие в избе номера? Но не надо вам сюда кататься, далеко.
— Я на машине, думаю, часа за два доберусь.
— Невесело в пробках стоять, — проявила Феня неожиданное для пожилой женщины знание ситуации на дорогах, — лучше в Москве пересечься.
— Хорошо! — обрадовалась я. — Назначайте место.
Из трубки донесся кашель.
— Алтуфьевское шоссе знаете?
— Говорите дальше, я найду.
— Там есть бензоколонка… — принялась подробно растолковывать дорогу Феня.
Уяснив место, где находится кафе, в котором Феня решила устроить нашу встречу, я побежала в гараж, на ходу натягивая куртку. Сегодня от приятно теплой, почти летней погоды не осталось и следа, небо заволокло тучами, вот‑вот собирался начаться дождик.
Тот, кто ездил по МКАД от Новорижской дороги до Алтуфьевского шоссе, сейчас хорошо поймет меня. Я собрала все возможные пробки, очумела от количества грузовиков, не обращавших никакого внимания на мою крохотную «букашку», и возненавидела людей, забывающих включать сигналы поворота. До нужного кафе я добралась лишь через два с половиной часа, потная, с головной болью. Очень надеясь на то, что Феня не ушла, я толкнула дверь, спустилась в подвальное помещение и прищурилась.
В зале царил полумрак, окон тут не имелось, мягкий свет исходил от бра, прикрытых абажурами с бахромой. Неожиданно я расслабилась. В кафе оказалось почти пусто, столики были спрятаны в уютных нишах, и сначала мне показалось, что посетителей вообще нет. Вдобавок тут играла мелодичная музыка — пел давно не модный Челентано.
— Что желаете? — тихо спросила, подойдя ко мне, официантка. — Вам столик на одного человека?
— Меня здесь ждут, — ответила я.
— Мужчина? — наклонила голову набок девушка.
— Нет, пожилая дама.
— Сюда, пожалуйста, налево, — кивнула работница кафе.
К моему огромному удивлению, за поворотом открылся еще один зальчик, оформленный в восточном стиле. В нем царила уже почти темнота, электрический свет отсутствовал, на стенах, в специальных подставках, мерцали свечи. Тут, как и в первом помещении, имелись ниши, только вход в них был прикрыт портьерами.
— Прошу, — сделала широкий жест рукой девушка и отдернула одну занавеску.
В полумраке я увидела стол, два диванчика и весьма полную пожилую женщину, восседающую за стаканом кофе латте. Бабушка выглядела отнюдь не по‑деревенски. Седые волосы были уложены в старомодную прическу — с такой ходит английская королева, образец викторианской элегантности и сдержанности. Лицо Фени украшали круглые очки с бифокальными стеклами в круглой, «совиной», оправе, шею прикрывал высокий воротник водолазки, на плечах сидел твидовый пиджак, а руки скрывали перчатки.
— Это вы хотели поговорить со мной? — покашливая, осведомилась дама.
— Да, — кивнула я.
— Вы опоздали! — возмутилась Феня.
— Бога ради, простите! Пробки…
— Если выехать пораньше, то прибудешь вовремя, — отрезала старуха. — Ладно, начинайте!
Я подробно изложила ситуацию. Феня сняла очки, положила их на стол и глянула на меня неожиданно яркими карими глазами.
— И чего от меня надо? — резко поинтересовалась она.
— Рита находится на грани нервного срыва!
— Я ее очень любила, а теперь ненавижу. И ничем помочь не могу.
— Наоборот, в ваших силах образумить девушку.
— Каким же образом? — опустила уголки губ Феня.
— Давайте, отвезу вас к Рите…
— Еще чего! — пришла в негодование бабуся. — Я заменила Рите мать — Анна, ее родительница, не слишком заботилась о детях, нарожала и хвост задрала. Все говорила: работаю, деньги получаю. Эко удивление! Тысячи женщин днем на службе топчутся, вечером вторую смену у плиты стоят. Только Анне очень не хотелось себя утруждать. Придет домой, в комнате закроется и шуршит там бумагами. А если к ней с вопросом подойдешь, наорет: «Не мешайте, отчет доделываю!»
— Массе людей приходится дома дописывать служебные документы, — протянула я.
Феня засмеялась, смех перешел в кашель.
— Может, и так. Но я тут недалеко в одной фирме за порядком слежу, в общем, завхоз я там, и насмотрелась, как сотруднички рабочее время убивают — чаи гоняют, курят, болтают. Вернется такая «труженица» к себе домой и начнет жаловаться: «Устала, сил нет, посуду мыть не стану, суп не сварю.., муженек или свекровь, проверьте уроки у детей…»
— Анна была из таких?
Феня усмехнулась:
— В точку попали. Лишь о себе думала, и Рита в нее пошла. Ксюша и Алеша, царствие им небесное, вечная память, в отца удались. Тот наивным был, вроде.., потом оказалось… Ну, это вам неинтересно.., давнее дело…
— Вы о чем? — напряглась я.
Феня отхлебнула остывший кофе.
— Не стоит вспоминать. Глупости! Анна во всех бедах сама виновата. Рита — ее достойное продолжение. Если хотите знать, то легенда существует. И проклятие, наложенное Ковалевым, действует.
— Просто мракобесие какое‑то! — возмутилась я. — Думала, вы, трезвомыслящий человек, съездите к Рите и скажете: «На тебя произвели слишком большое впечатление услышанные в детстве сказки. Успокойся, все это ерунда». Девушка вам поверит и перестанет дергаться. А то она вчера чуть не скончалась от ужаса!
Губы Фени поползли в разные стороны, но бабушка быстро спохватилась, притормозила злорадную улыбку. Потом она придвинула к себе лежавшую на диванчике большую хозяйственную сумку и начала выкладывать на стол вещи: здоровенное, основательно потертое портмоне, футляр от очков, баллончик со спреем от астмы, щетку для волос… В конце концов на свет явилась газета.
— Вот, — удовлетворенно кивнула Феня, — почитайте, здесь о похожей истории рассказано. Дух покойного преследовал своего убийцу!
Я взяла листок и глянула на название издания — «Инопланетная правда». Понятно!
— Воспитывала Риту, как родную… — неожиданно всхлипнула Феня и начала засовывать вещи назад в свою необъятную кошелку, — любила, холила, лелеяла… И какова благодарность? Она меня чуть ли не с кулаками выгнала. Я‑то надеялась: имею родную душу. Ан нет, выпестовала волчонка… Пусть сама со своими проблемами разбирается!
Я положила газетенку на стол и заявила:
— Но вы тоже хороши!
— Интересно, в чем провинилась? — закашлялась Феня и схватила ингалятор. — Астма замучила, — пояснила она, сделав несколько пшиков, — когда‑нибудь совсем задушит. Так что я, по‑вашему, дурного совершила?
— Зачем было ребенку голову идиотскими сказками дурить?
— Девочка должна знать семейную историю, — назидательно сообщила Феня. — Если человек о своих корнях не ведает, он вырастает Иваном, не помнящим родства. От таких все беды! Да‑с!
— Ладно, с преданием про Ковалева понятно, — согласилась я. — А Кулькина? Порча, наложенная на квартиру? Вот уж славно вы придумали!
Феня ткнула пальцем в газету.
— Вы поинтересуйтесь, там и про сглаз есть. А насчет Кулькиной… Тут своя беда, но я о ней распространяться не стану. Алевтина и… Ладно, смолчу, не моя тайна.
Глава 15
— Вы просто обязаны успокоить Риту! — взвилась я. — Хоть понимаете, в каком она положении?
— Что же с ней такого плохого? — попыталась вытаращить очень уж молодые и яркие для своего возраста глаза бывшая нянька. — Насколько знаю, живет припеваючи, платья демонстрирует. Совсем не трудное занятие, это не полы мыть или у станка стоять.
Высказавшись, бабуся нацепила на нос очки, попыталась взять стакан с латте, но промахнулась, схватила вазочку с салфетками.
— Старость не радость, — резюмировала она, осознав свою ошибку, — пора стекла менять. Зрение ни к черту, да и астма замучила. Ну скажите, хорошо с моим здоровьем работать?
— Лучше дома сидеть, — кивнула я.
— Вот‑вот, — согласилась Феня, — совершенно справедливо. Только на какие шиши кушать? Пошла пенсию в собес оформлять и чуть не зарыдала. Спрашиваю у тамошних сотрудниц: «Скажите, тот, кто старикам подобное пособие положил, сам на него живет?» А девки мне в ответ: «Вы всю жизнь пролентяйничали, чего теперь хотите?» Я им: «Побойтесь бога! В няньках крутилась, в пять утра вскакивала, в час ночи голову на подушку клала. Троих подняла, воспитала». Только никак собесовки не впечатлились, в лоб мне заявили: «Договор с хозяевами оформляли? Нет? Государство обманывали, налогов не платили, а теперь хорошую пенсию желаете. По Сеньке и шапка! Ступайте к бывшим воспитанникам, раз хорошей нянькой были, они вам приплатят на бедность». Только Рита бабушку бортанула, а Ксюша с Алешей на том свете.
— У Секридовой тяжелое положение, — невесть почему кинулась я защищать манекенщицу, — моделям платят не слишком много.
— Журналы читаю, — возразила Феня, — там иное пишут.
— Может, на Западе «вешалки» и правда имеют миллионы, но у нас дело обстоит иначе. А из‑за ваших идиотских рассказов про порчу Рита боится войти в собственную квартиру. Только представьте, в каком она ужасе: даже не заглядывает в родной дом!
— Вот и правильно, — заталдычила Феня. — Ковалев только и ждет момента. И Алевтина черноту навела.
— Вас противно слушать! — взвилась я. — Кулькиной‑то за что Риту ненавидеть?
Бабушка взяла ингалятор.
— Дело давнее, темное и страшное. Но уж поверьте, Алевтина давно хочет Ритку извести. Странно, что она еще до сих пор не осуществила свое намерение.
— Кулькина жива?
— Моложе меня, — хмыкнула Феня, — чего ей сделается! Сына имеет или дочь, уж не помню, кого родила. Да она все потеряла! Они думали, я не слышу, спит нянька… Ан нет, ушки у меня на макушке были. Кстати, Алевтина уголовница. Охохоюшки, чего вышло‑то…
У меня закружилась голова, руки открыли сумку, достали кошелек.
— Феня, насколько я поняла, вы живете бедно?
— С кваса на воду перебиваюсь, — подтвердила старуха.
— Сколько хотите за рассказ о Кулькиной? Почему она ненавидит Риту? Алевтина способна на убийство?
Старуха засмеялась:
— Может ли Алевтина убить? Да она этим всю молодость занималась. Ладно, помогу Ритке. Хоть и зла на нее за хамство, но любовь так просто из сердца не выкинуть. Так вот, никакого проклятия Феликса Ковалева не было. Выдумала я его!
— Зачем?!
— Так как ей было правду сообщить? — с жаром воскликнула старуха. — Алевтина тогда пообещала: «Всех пятнадцатого поубиваю, не выживут». Я сначала‑то внимания не обратила, думала, просто так орет. А потом началось! Как пятнадцатое мая, то беда: кошку дохлую к двери подбросили, Анне из водяного пистолета чернилами пальто испортили, окно разбили. Вот тогда и скумекала: достанет она нас, пусть дети настороже будут. Посоветовались мы с Анной и придумали глупость про актрису‑самоубийцу. Вернее, книжку я читала, оттуда и взяла.
Вот она истина. А дальше… Сколько у вас денег в кошельке?
— Не помню.
— Богато живете, — констатировала Феня, — я до копеечки сумму назову. Считайте.
Я зашуршала купюрами.
— Двадцать четыре тысячи семьсот тридцать рублей.
— Давайте сюда! — алчно воскликнула Феня. — У меня как раз телик умер, новый нужен.
Я протянула старухе пачку.
— Отлично, — буркнула бабуся и, сунув ассигнации прямо так, без кошелька, в сумку, приказала:
— Ну, слушайте! Непросто там все…
* * *
Петр Михайлович Волков, отец Риты, работал инкассатором с незапамятных времен. Очень положительный, спокойный парень, отслужил в армии и был с распростертыми объятиями принят в ряды тех, кто перевозит деньги. Естественно, Петру не сразу доверили оружие и мешки с миллионами, сначала он учился, затем работал на подхвате у опытного инкассатора, и лишь потом Волкову разрешили самостоятельно перевозить деньги.
Когда Феня появилась в доме, хозяин уже имел замечательный послужной список. Петр Михайлович няньке нравился, а его жена, Анна, нет, та казалась кукушкой. Муж хотел детей, вот супруга и нарожала двух дочек и сына, но в отличие от главы семьи Аня чадолюбием не страдала, ребята появились на свет в качестве страхового полиса. Умная женщина хорошо знала: Петр никогда не бросит своих обожаемых кровиночек. Сидеть дома и вести скромный образ жизни домашней хозяйки женщина абсолютно не хотела. Тогда появилась в семье Феня, которая, в сущности, стала деткам и мамой, и папой. Петр Михайлович, крайне нежно относившийся к отпрыскам, работал чуть не сутками, хотел как можно лучше обеспечить свое семейство. Анна же просиживала юбку на службе за копейки. Она даже не продвигалась вверх по карьерной лестнице — не хотела лишних забот. Да и зачем рваться? Трудолюбивый муж тащил в клювике денежки, оплачивал няню, можно весело проводить время.
Не следует думать, что Аня носилась по танцулькам. Нет, она была умной женщиной и не собиралась терять замечательного супруга. Ровно в восемь Анна всегда возвращалась из конторы, мимоходом целовала детей, вынимала из сумки шоколадки и быстро спрашивала:
— Хорошо себя вели? Феню слушались? Ладно, ладно, не кричите, идите умываться, вам спать пора. Маме еще дома работать надо.
Вроде на первый взгляд все прекрасно: нигде не задержалась, приобрела деткам конфетки, поужинала и села за отчеты. Но Феня живо разобралась в происходящем. Дети Анне в тягость, шоколадки она им всучивает с одной целью: чтобы не приставали к родительнице, и вовсе женщина не горбатится над финансовыми документами. Пару раз любопытная нянька заглядывала к Анне и видела, как та быстро прикрывает толстую книгу ведомостями. Хозяйка просто наслаждалась романами, а не чахла над цифрами! А еще у Анны было отнюдь не женское хобби: она любила стрелять в тире — в юности занималась в секции стрельбы и сохранила любовь к оружию.
Очень скоро Феня стала в доме своим человеком и волей‑неволей слышала разговоры, а порой и ссоры хозяев. Однажды к Петру Михайловичу пришел его старинный приятель Федор Кулькин и попросил:
— Устрой меня в инкассацию.
— Зачем? — удивился Волков. — Отчего работу поменять решил?
Кулькин замялся:
— Жениться хочу.
— Отлично, — обрадовался Петр, — хватит холостяковать. Кого нашел?
Федор смутился.
— Алевтиной зовут.
— Красивое имя.
— Инкассаторы больше получают, чем мы в милиции, — зачастил Кулькин, — да и график четкий, вроде два дня через два, а у меня то внеплановая смена, то усиление, то еще что‑нибудь, порой совсем выходных не бывает.
— У нас теперь тоже бардак, — отмахнулся Петр. — Может, тебе все же лучше в ментовке остаться? В звании скоро повысят, прибавят довольствие.
Разговор происходил в гостиной у Волковых, Анна была на работе, дети в школе. Наверное, Петр Михайлович и Федор не услышали, как нянька, ходившая за продуктами, вернулась домой. Мужчины считали, что находятся в квартире одни, и беседовали громко, не стесняясь.
— Не стоит толстую синицу на журавля менять, — разумно советовал приятелю Волков. — В ЗАГС сходишь, это тебе в плюс. К женатому мужчине отношение иное, доверия больше.
— Из‑за свадьбы‑то и придется уходить из отделения, — ответил Федор. — Понимаешь, Алевтина.., ну.., в общем, сидела она.
— Ничего себе! — удивился Петр. — Тебе нормальных баб было мало, уголовницу нашел? Немедленно выбрось эту дурь из головы! Слушай, у нас такие девушки есть на работе…
— Я Алю люблю, — возразил Федор. — Нравится она мне. И не виновата ни в чем.
— За что ж ей срок дали?
— Мужа убила.
— Ого! — вылетело у Волкова. — Ты, Федька, никак сдурел!
— Он ее избивал, — бросился на защиту невесты Кулькин, — мордовал по‑черному, заставлял на панель выходить.
— Так она еще и шлюха! — вышел из себя Петр.
— Силой ее под мужиков подкладывал. Я знаю, сам дело вел, Аля не хотела проституткой работать, а муж бил и к клиентам возил. Она бежать пыталась, ее снова стегали, руку сломали. Знаешь, когда ее арестовали и в СИЗО отправили, а там медицинский осмотр пройти надо, так доктор чуть не зарыдал — все тело у бедняжки в шрамах, об нее сигареты тушили. В один день Аля не выдержала и на мужа кинулась, ткнула в него ножом. А уж со свекровью случайно вышло, та сама упала.
— Она еще и мать мужа пришила?
— Та бандершей была, — продолжил рассказ Кулькин, — ей подпольный бордель принадлежал: сынок в охране, невестка — основное тело. Ловко?
— Да уж… — согласился Петр. — А мамочку она тоже ножичком пырнула?
— Нет. Бабка увидела невестку с окровавленным ножом и деру дала, да запнулась о порог, упала, шею сломала. Стопроцентно несчастный случай.
— Веселое кино.
— Суд учел обстоятельства.
— Ясно.
— Даже прокурор не настаивал на суровом наказании.
— Это странно? — спросил Петр.
Кулькин хмыкнул:
— Если человека в СИЗО козлом назвать или петухом, то здорово огрести можно. Но знаешь, какое там самое страшное оскорбление?
— Нет, откуда… Я с уголовниками не общаюсь.
— Крикнуть: «Ты прям прокурор». Вот тут убьют.
— За что?
Федор протяжно вздохнул.
— Ладно, не будем. Але дали ерундовый срок, она его отсидела и пришла у меня совета просить, как жить.
— А ты, значит, влюбился?
— Верно.
— И работу хочешь поменять?
Кулькин понизил голос:
— Ну да, иначе вроде как нельзя нам расписываться. Вернее, можно, только мне из уголовки уходить надо.
Петр засмеялся:
— К нам тебя тоже не возьмут, с женой‑то убийцей!
— Я Але чистый паспорт сделал, — спокойно заявил Федор. — Все продумал, до мелочей. Дела ее в архиве нет, начнут проверять, ничего не найдут.
— Куда ж делось? — спросил Волков.
— Пропало.
— Ясненько!
— Документы в полном порядке, она мою фамилию возьмет, Кулькиной станет.
— Если обстряпал все ловко, оставайся в милиции.
— Нет, у нас такое не пройдет, — вздохнул Федор, — Алю в лицо кое‑кто в отделении знает. Порекомендуй меня в инкассацию, а?
Примерно час Кулькин уговаривал Петра. В конце концов Волков сломался и сказал:
— Ладно, только действовать надо хитро. Если я тебе протекцию составлю, то не возьмут.
— Почему? — поразился Кулькин. — Думал, наоборот. Обычно, если лучший сотрудник кого приводит, то его знакомому зеленый свет.
— У нас все с ног на голову перевернуто, — начал просвещать приятеля Волков. — Дружба между инкассаторами не поощряется, начальство боится, вдруг они сговорятся и деньги украдут.
— Вот в чем дело! Значит, мимо хорошая служба…
— Погоди расстраиваться, — остановил Кулькина Волков. — Сказал же, помогу. Только нам придется делать вид, будто мы незнакомы. Ясно? Смотри, не кинься ко мне с протянутой рукой.
— Уж не дурак, — засмеялся Федор. — Слышь, Петяха, устроишь меня, век благодарен буду!
Феня не знала, каким образом ее хозяин решил проблему, но Кулькин получил вожделенное место и пришел вместе с женой благодарить Петра. Волковы накрыли стол, нянька, сновавшая между гостиной и кухней, оказалась поражена внешностью Алевтины. Убийца смотрелась невинной овечкой — маленькая, даже тщедушная, с детски‑кукольным личиком и облаком светло‑русых волос над головой. На все вопросы она отвечала коротко, сама разговоры не заводила и около красивого, фигуристого Федора смотрелась застиранной тряпкой.
Когда гости ушли, Анна сказала Петру:
— Ну и страшная у Федьки баба. Чего он в ней нашел?
— Сам не понимаю, — ответил Волков, — ни рожи ни кожи. Вот ты у меня красавица!
Несколько следующих лет пролетели вполне счастливо. Волковы собирали деньги на дачу — Петр мечтал на выходные выезжать в лесок, жарить шашлыки, ловить в близлежащем озере рыбу. У Кулькиных родился ребенок, то ли мальчик, то ли девочка, Феня забыла пол младенца. Федор по‑прежнему возил деньги, Алевтина работала продавцом в обувном магазине. Она совершенно не изменилась, оставалась такой же блеклой и тихой.
Каждый вечер тридцать первого декабря семьи собирались вместе, по очереди то у Петра с Аней, то у Федора с Алей. Была у них такая традиция. Роковой Новый год отмечали у Волковых. Мужчины сильно выпили, женщины тоже от души угостились шампанским. Фене стало плохо — от сладкого, сильно газированного напитка заболела голова, и няня легла спать в комнате детей.
Около четырех утра Феня проснулась и пошла на кухню, ей очень захотелось пить. Боясь разбудить хозяев, няня не зажгла свет и не надела тапочки, чтобы не греметь шлепками. На цыпочках, бесшумно, словно кошка, Феня приблизилась к кухне и замерла.
У подоконника целовалась пара. Нянька притаилась в коридоре. Сначала ей показалось, что это Петр и Анна нежничают в полутьме, освещенные светом луны, падающим через незанавешенное окно, но потом мужчина заговорил, и Феня с величайшим изумлением поняла: ее хозяйка только что страстно прижимала к себе… Федора.
— Люблю тебя, — пробормотала мать семейства.
— Я тоже, — ответил Кулькин.
— Что же делать?
— Пока не знаю.
— Мы слишком поздно все про себя поняли, — всхлипнула Аня. — У меня трое детей, и у тебя ребенок.
— Выход найдется, — попытался утешить любовницу Федор.
— Выход… Куда? — мрачно поинтересовалась Аня. — Так всю жизнь и проведем, прячась по углам. Раньше хоть у вас с Петром смены не совпадали, а теперь в пару поставили, вообще шансов встретиться нет. Смотрела сегодня на тебя за столом и думала: «Ну зачем ты на этой крысе женился?»
— Аля хорошая, — пробормотал Федор, ноя ошибся, принял жалость за любовь.
— Мы оба не так построили свою жизнь! — со слезами воскликнула Анна. — Теперь ничего не поделать. Так и умрем в разлуке.
До слуха Фени долетели ее сдавленные рыдания.
— Любимая, успокойся, — глухо произнес Кулькин.
— Не могу так больше, — простонала Анна. — Тайком, урывками, на кухне, с ужасом оглядываясь, вдруг кто войдет… Хочу открыто, при всех закричать: «Он мой!»
— Подожди немного.
— Чего? Ты оставишь Алю?
— Возможно, — уклончиво ответил Федор. — А ты уйдешь от Петра?
— Да! — безо всякого раздумья воскликнула Анна. — Хоть сию минуту! Пошли, все ему скажем.
— Так нельзя.
— Вот видишь! Испугался!
— Нет, просто не привык решать вопросы наскоком.
— Ты меня не любишь! — в отчаянии упрекнула Анна. — Я тебе нужна просто для развлечения.
— Милая, — зашептал Федор, — следует проявить осторожность.
— Кого нам бояться?
— Люди осудят!
Анна коротко рассмеялась:
— Мне плевать.
— У нас дети, — напомнил Федор.
— Это его дети, — презрительно отозвалась Анна, — у НАС никого нет.
— Аля не виновата.
— Я против нее ничего не имею, кроме одного: твоей женой должна была стать не она.
— Аля много пережила.
— Сейчас заплачу.
— И она очень злопамятная. Тихая, тихая, а по‑настоящему злая.
— Ты к чему клонишь? Решил от меня избавиться? Лучше говори прямо! — заявила Анна. — Я не из тех, кто цепляется за мужика и устраивает дебоши. На мой взгляд, горькая правда приятней сладкой лжи!
— Мы будем вместе, — торжественно объявил Федор, — и никакого скандала не случится. Аля отпустит меня, Петя тебя.
— Цирк! Да твоя баба вой поднимет!
— Нет.
— Откуда такая уверенность?
— Что же за жизнь такая! — зачастил Федор. — Вокруг бардак, цены скачут. Кое‑кто большие деньги отхватил, мы же с Петькой совсем нищие, перевозим бандитские бабки. Во как! Нынче ведь нет чистых накоплений, все — у народа наворованное. Сколько раз людей обманывали, то в одну реформу, то в другую, а мы им мешки с долларами таскай! Не хило? Ладно, давай о наших делах. Ты, похоже, не в курсе, что Аля Петрухе нравится?
— Врешь, — выдохнула Анна.
— Верняк, — подтвердил Федор, — уж извини, но настучу. Они вместе в кино ходили.
Комментариев нет:
Отправить комментарий