Дарья Донцова Личное дело женщины-кошки ч.05

– Та-та-тата, тата-тарарам! – запел муж. – Настя, начинай!
– Дорогая Танечка, – нежным голоском завела девушка, – мы раньше недопонимали друг друга, часто ссорились, и я тебя оскорбляла!
– Ерунда, – сквозь зубы процедила Медведева, – дети часто совершают глупости.
– Я полностью расплатилась за свою ошибку, – не обращая внимания на Татьяну, вещала Настя, – теперь я вернулась, и, надеюсь, наша жизнь потечет иначе. Ведь так, папочка?
Миша обнял дочь.
– Да, мое солнышко!
– В знак дружбы, – сказала Настя, – я хочу сделать тебе, мама, подарок.
Девушка наклонилась, взяла один из принесенных пакетов, вытащила оттуда нечто плоское, прямоугольное и протянула Татьяне. Та машинально взяла сверток и спросила:
– Что это?
– Разворачивай, – захлопала в ладоши Настя, – аккуратней, она окантована.
Я с интересом наблюдала, как Таня осторожно снимает темно-коричневую бумагу. Наконец взору предстало полотно с леденящим душу сюжетом: зимний лес с деревьями, покрытыми инеем. У одной из елей сидит привязанная веревкой к стволу девочка в лохмотьях. С правой стороны композиции из чащи выглядывает Дед Мороз, с левой изображена красивая молодая черноволосая женщина, очень смахивающая на цыганку, она явно убегает с места преступления – привязала ребенка к стволу и уносит ноги.
– Вот, Танечка, – сказала Настя, когда Медведева замерла с «шедевром» неизвестного примитивиста в руках, – я случайно увидела это полотно в магазине и поняла: оно должно висеть у тебя в спальне.
– В спальне? – с неприкрытым ужасом повторила Татьяна.
– Да, да, – закивала девица, – как напоминание о том, какая ты хорошая!
– Не понимаю, почему эта… э… жуткая сцена должна восприниматься Татьяной в мажорном ключе? – не утерпела я. – На мой взгляд, это мрачноватое произведение.
– Это сюжет из моей любимой сказки «Морозко», – пояснила Настя. – Злая мачеха решила избавиться от падчерицы и бросила девочку в лесу. Но под Новый год случаются чудеса. Сиротку спас Дед Мороз, полюбил ее за трудолюбие и ласковый нрав, вознаградил ее. Ой, я так плакала в детстве, когда читала эту сказку, пусть картина висит у Танечки перед глазами, как мое извинение. Засыпая и просыпаясь, она будет видеть ее и понимать: она не злая мачеха! Папочка, ты повесишь мой подарок? Прямо сейчас!
– Непременно, – кивнул отец, и тут в дверь позвонили.
Таня стояла с картиной в руках, она даже не пошевелилась при звуке звонка. Настя подлетела к двери и распахнула ее.
– Внученька! – загундосила Елена Сергеевна, протягивая ей помятую коробочку с дешевым вафельным тортом. – Бабуля тебе вкусненького принесла!
Настя взвизгнула и повисла у старухи на шее. Миша потер руки.
– Кончайте обниматься, идите в столовую, я открою шампанское.
Настя потащила старуху по коридору, Миша поспешил за ними, я обернулась: Тани не было, картина валялась на полу, дверь на лестницу была полуоткрыта.
Сначала я заглянула в ванную – там никого – и вышла на площадку перед лифтом. Было тихо, подъезд Медведевых запирается на кодовый замок, квартир тут мало, люди живут обеспеченные, обстановка в парадном чинно-благородная. Куда же подевалась Таня?
Внезапно откуда-то сверху раздался голос:
– Прекратите звонить!
Я поднялась по лестнице чуть выше и увидела сквозь решетчатое основание перил ноги Тани. Она, не замечая меня, нервно продолжала:
– Да, тот самый, второй мобильный. Вы видите, я вам подчиняюсь, купила аппарат, симку и никому, кроме вас, не сказала! Торговый центр «Крон»? Через два часа, кафе «Бут-фут». Да, да, хорошо, да.
Потом раздалось всхлипывание и послышались осторожные шаги.
Быстрее испуганной мыши я юркнула назад в квартиру и вошла в гостиную.
– Где Танька? – спросил Миша. – Ну сколько можно ждать?
– Я здесь, – ответила жена, входя в комнату.
– Ларисочка так счастлива, – вдруг зарыдала Елена Сергеевна.
– Думаю, сегодня слезы неуместны! – перебил экс-тещу Миша. – Ну, за радость!
Все схватили бокалы, я, помедлив, присоединилась к Медведевым, но пить не стала.
– Давай, давай! – велел Миша. – До дна.
– Извини, – я изобразила радостную улыбку, – я за рулем, никак не могу пить.
– Счастье вернулось в дом! – патетически воскликнула старуха.
Татьяна закашлялась.
– Поперек горла встало? – заботливо спросила Елена Сергеевна. – Сейчас воды принесу.
Не дожидаясь ответа Тани, старуха ринулась на кухню, я поспешила за ней и сказала:
– По-моему, самое время рассказать им правду!
Старуха округлила глаза.
– Какую?
– Про отца Насти!
– Не понимаю.
– Прекратите притворяться, – топнула я.
Елена Сергеевна поправила круто завитую челку.
– Дашенька, хлебните валерьяночки. Сейчас накапаю. Где ее Таня держит? Ну очень безалаберная хозяйка! Ларисочка плачет, глядя на этот бардак!
– Немедленно перестаньте идиотничать! – вышла я из себя.
Елена Сергеевна схватила маленький пузырек и начала громко считать.
– Раз, два, три…
По кухне поплыл резкий запах.
– Понимаю, дорогая, двенадцать, тринадцать, все взволнованы, девятнадцать, двадцать, поэтому я и не замечаю вашего хамства.
– Вы обязаны рассказать об отце Насти! – потребовала я.
– Зачем? Миша с нами! Уйди, Бублик!
Невесть откуда взявшийся котяра прыгнул на стол и стал самозабвенно тереться мордой о бутылочку с настойкой.
– Вы расчудесно знаете, что Михаил был обманут! – не успокаивалась я. – Сами мне рассказывали про Анатолия.
– Я? – заморгала Елена Сергеевна.
– Да!
– Когда?
– Вчера!!!
– И что же я говорила? – с неподдельным интересом осведомилась старуха.
– Повторить?
– Сделайте одолжение, Дашенька!
Вне себя от злости я кратко изложила историю об отцовстве Анатолия.
– Деточка, вы колетесь? – вопросила Елена Сергеевна. – Скажите наркотикам «нет».
– Намекаете, что наша беседа мне приснилась?
– Конечно, Ларочка была непорочна!
– Но Анатолий существовал!
– Давайте пригласим его и спросим! – нагло предложила старуха.
– Он умер, и вы прекрасно знаете об этом, – зашипела я. – Более того, я полагаю, что сообщение об убийстве Илюшина явилось той самой каплей, которая заставила Ларису выйти замуж за Михаила! Хотя ваша дочь и не была Сократом, но даже она сообразила: у ребенка должен быть отец!
Елена Сергеевна усмехнулась:
– Дашенька, анализ подтвердил отцовство Миши, он позвонил мне и сообщил об этом. Ну предположим, что Ларочка согрешила перед свадьбой и восстановила девственность. Моя несчастная доченька полагала, что забеременела от Анатолия, но теперь-то, после анализа, стало ясно: Настя дочь Миши, она на самом деле родилась раньше срока. Стоит ли прилюдно говорить правду о той давным-давно совершенной глупости? Она, как выяснилось, прошла без последствий. И потом, где доказательства? Ларочка ничего сказать не может, Анатолий мертв, я против дочери не свидетель. Итог: вас, как оголтелую сплетницу, выгонят вон из дома Медведевых. Не совершайте ошибок. Людям свойственно верить в то, во что они хотят. Настя вернулась.
– Точного анализа еще нет! – напомнила я. – Миша мог неправильно понять врача, принять желаемое за действительное, обмануть родственников, заявив, что самозванка его дочь.
– Зачем? – спросила Елена Сергеевна.
Я замерла. Действительно, какой смысл Мише представлять Настю родной дочерью? Нет, он просто ошибся, права старуха: «Людям свойственно верить в то, во что они хотят». Медведев страстно мечтал вернуть Настю, и вот она здесь.
– И Бублик ее узнал, – продолжала сверкать отлично сделанными коронками Елена Сергеевна, – кот ни к кому не подходит, а уж постороннего абсолютно проигнорирует. Ой, уйди!
Последние слова предназначались Бублику, который страстно терся мордой о ладонь старухи.
– Похоже, он вас тоже обожает, – сменила я тему.
– Нет, – засмеялась Елена Сергеевна, – лишний раз не подойдет! Просто я на пальцы валерьянкой капнула, вот Бублик и ластится.
Глава 15
В кафе «Бут-фут» я приехала загодя, вошла в небольшое помещение и похвалила себя за предусмотрительность. Почти все столики оказались заняты жующими людьми. Торговый центр возвышался неподалеку от вокзала, и основная масса транзитных пассажиров убивала время между поездами, бегая по лавкам. Посетители не снимали верхней одежды, я тоже осталась в куртке, она у меня двусторонняя, и обычно я ношу ее бежевым цветом наружу, но сейчас вывернула пуховик, он стал небесно-голубым, а на голову натянула купленную только что черную вязаную шапочку. Мои волосы, слишком тонкие и слабые, поэтому совершенно не ношу головные уборы. Если летом я надеваю бейсболку, то ходить в ней приходится до вечера, снять ее страшно – на макушке образуется пучок пожухлой травы. Надеюсь, в шапке Таня меня не узнает! Правда, при ближайшем рассмотрении она поймет, кто сидит в зале, но я очень сомневаюсь, что Медведева станет пристально изучать посетителей.
Таня, войдя в зал, спокойно устроилась за столиком. Она не оглядывалась, не нервничала, не вертела головой в разные стороны, просто села на стул и сделала официантке заказ. Девушка в кружевном фартучке принесла чашку кофе, Татьяна подняла ее к губам и тут же вернула на блюдечко. Я очень внимательно следила за Медведевой. К ее столику подсел широкоплечий парень в черном пальто. Сначала мне показалось, что на голове у него спит, свернувшись клубком, огромный енот. Но уже через секунду стало понятно, что незнакомец в шапке, огромной, лохматой и очень приметной.
Две головы, «енотовая» и белокурая, склонились друг к другу. Я вспотела от досады. С одной стороны, хорошо, что столик, где сейчас шепчется с незнакомцем Таня, стоит в противоположном углу. Медведева не увидит меня. С другой – мне ничего не слышно.
Встреча продолжалась недолго, парень резко встал и пошел к выходу. Я попыталась рассмотреть лицо незнакомца, но не сумела, надвинутый на лоб треух и густая, явно фальшивая борода надежно скрыли его черты. Быстро бросив на столик деньги, я побежала за мужиком.
– Посетительница! – крикнула официантка. – Вы забыли…
Я притормозила и обернулась.
– Мобильный? Дайте мне его скорей.
– Нет, сдачу, – улыбнулась девушка, – погодите, сейчас принесу. Кофе стоит пятьдесят рублей, а вы тысячу кинули…
Не дослушав ее, я ринулась к двери, выбежала в просторную галерею и замерла. Люди несли пакеты, тащили упирающихся детей, жевали пирожки, лакомились мороженым, но нигде в толпе не мелькала приметная шапка. От центрального прохода змеились в разные стороны боковые ответвления. Незнакомец, очевидно, снял «енота», содрал бороду и слился с массой покупателей. За пару секунд, что я провела, беседуя с официанткой, он ухитрился сбежать. Страшно недовольная собой, я вернулась в кафе и села за тот же столик.
– Вот ваша сдача! – обрадовалась девушка в фартуке.
– Спасибо, – буркнула я, поправила идиотскую шапку, взяла в руки меню и решила продолжить наблюдение за Таней.
– Что желаете? – спросила настырная официантка.
– Я выбираю.
– Могу порекомендовать вам мусс из черного шоколада.
– Не хочется.
– Тогда клубничный сорбет, – не успокаивалась девица.
– Не надо советов! – невежливо рявкнула я. – Как только выберу, позову вас!
– Ладно, – обиженно сказала она.
– Принесите коньяк! – вдруг громко потребовала Таня.
Официантка поспешила выполнить заказ, а я, прикрывая лицо кожаной папочкой с меню, осторожно наблюдала за Медведевой.
В ожидании напитка Татьяна вытащила из сумочки ежедневник, написала что-то на одной из страниц, вырвала ее, сложила вчетверо и сунула в ридикюль.
– Что это? – визгливо спросила она у официантки, которая поставила перед ней фужер.
– Арманьяк, – прочирикала девушка, – самый лучший!
– Там капли на дне!
– Порция сорок граммов.
– Тащи бутылку!
– Целую?!
– Да!
– Но это очень дорого!
Таня хрипло рассмеялась.
– Дорого! О господи! Мне теперь все дешево! Чего уставилась? Волоки пол-литра, а еще лучше целую литрягу! Думаешь, у меня денег нет? На! Сдачи не надо!
Официантка глянула на ассигнации и залетала, как ведьма на реактивном венике. Я с тревогой наблюдала за Таней. Вот она лихо опустошила один бокал, второй, третий! Может, мне следует подойти к ней? Или подождать, пока спиртное сразит Танечку, и транспортировать ее домой? Я не знала, что у Медведевой проблемы с алкоголем. Если мы оказывались на совместных тусовках, Таня никогда не отказывалась от коктейлей, но, насколько я помню, дальше «Мохито» дело не шло. Правда, и смесями легко наклюкаться, но Медведева знала норму. А сейчас льет в себя коньяк, как воду!
– Где сортир? – гаркнула Таня. – Там есть окно?
– Налево, за занавесочкой, – заботливо указала девушка, – но, простите, курить ни в одном помещении кафе нельзя.
– Да пошла ты, – икнула Таня и, пошатываясь, двинулась к туалету.
После мгновенного колебания я пошла за приятельницей. Нехорошо оставлять окосевшую Татьяну одну.
Вход в дамскую комнату прикрывала железная дверь, издававшая леденящий душу скрежет, а внутри сортира было всего две кабинки, одна стояла нараспашку, во второй устроилась Таня. Звуки, доносившиеся изнутри, не оставляли никаких сомнений – ее тошнило.
Я вошла во вторую кабинку, внимательно осмотрела унитаз и, вполне удовлетворенная его состоянием, решила использовать его по прямому назначению. Из соседнего отсека уже не доносился шум, воцарилась тишина, потом послышался треск, шорох, по лицу пробежал сквозняк. Отчего-то испугавшись, я стала натягивать джинсы, запуталась в ремне, прищемила палец «молнией» и вдруг услышала крик, нечеловеческий, пронзительный…
– А-а-а-а!
Так и не приведя себя до конца в порядок, я выскочила из кабинки, увидела распахнутое окно и брошенное на пол Танино пальто из щипаной норки. Я подскочила к подоконнику и, стараясь не дышать, посмотрела вниз. На сером асфальте двора, странно выгнув ноги, лежала фигурка в черных брюках и красном пуловере, чуть поодаль валялась сумочка, а шагах в пяти от тела Тани стояла женщина, одетая в зеленую куртку, это она орала:
– А-а-а-а!
Стряхнув оцепенение, я кинулась к выходу. Кафе расположено на третьем этаже, некоторые иногда остаются живы, рухнув с десятого.
Пока ноги несли меня к эскалатору, в душе нарастало смятение. Ну почему я пошла в кабинку! Надо было остаться в предбаннике, тогда бы не произошло несчастье. Очевидно, алкоголь сильно затуманил голову приятельнице и ударил по желудку. Сначала Таню стошнило, потом ей захотелось покурить или стало жарко, она распахнула окно, перегнулась вниз и упала! Находись я рядом, несчастья бы не произошло!
– Она рухнула сверху, – обморочным голосом сказала баба в яркой куртке, когда я подлетела к Тане.
Не обращая внимания на тетку, я присела около приятельницы.
– Танюша, ты жива?
Бледные веки дрогнули, губы приоткрылись.
– Немедленно вызовите «Скорую»! – велела я женщине в зеленой куртке.
Та покорно вынула мобильный, я осторожно погладила Танюшу по ладони.
– Сейчас приедет врач.
Губы приятельницы исказила гримаса.
– Холодно, – вдруг очень четко произнесла она.
Я скинула пуховик, набросила на несчастную, потом подошла к бабе, сдернула с нее куртку и укрыла ею ноги Татьяны.
– Я простужусь, – попыталась сопротивляться незнакомка, но тут же прикусила язык.
– Больно, – проговорила Таня, – очень больно.
– Потерпи, милая, врач уже едет.
– Мне плохо.
– Ничего, ничего.
– Я умираю.
– Нет, нет, высота маленькая, – пыталась я приободрить ее, – наверное, ты ногу сломала.
– Подними меня!
– Нельзя! – испугалась я. – Не шевелись.
– Возьми!
– Что?
– Бумага… сумка… прочитай… всем…
Я схватила ридикюль, вынула из него сложенный листок и ахнула. «В моей смерти прошу никого не винить. Ухожу из жизни осознанно. Все, что про меня расскажут, неправда. Прощайте!»
– Ты выпала не случайно! Господи! Почему решилась на такой шаг?
– Наклонись ниже, к лицу…
Я выполнила приказ и ощутила легкий запах духов и алкоголя, исходивший от приятельницы.
– Жива… – бормотала Таня, – Морозко! Она жива! Там… я ошиблась… Меня обманули… нет… жива! Настя была здесь.
Бормотание стихло.
– Таня, – заорала я, – очнись!
И тут во двор въехала «Скорая помощь». Несколько человек в темно-синих форменных костюмах оттеснили меня от Медведевой.
Я вынула телефон и набрала знакомый номер.
– Слушаю! – весело закричал Миша.
– Это Даша.
– Еще раз привет! Приезжай, мы празднуем.
– Где Настя?
– Дома.
– Ты уверен? Позови ее.
– Настена-а-а! – заорал Миша. – Эй! Чего молчишь? Куда ты подевалась! Настя!!! Ку-ку!
Я вцепилась в трубку с такой силой, что пальцы свело судорогой. Миша явно принял на грудь лишнего, наверное, он закемарил в кресле, а самозванка помчалась в торговый центр и выпихнула Таню из окна.
– Здрассте! – раздался в трубке звонкий голос Насти. – Извините, что сразу не подошла, голову мыла.
Я вздрогнула. Ну и чушь порой лезет мне в голову! Если девушка столкнула мачеху, она никак не может быть сейчас дома. Да и зачем Насте убивать Таню? В туалете мы были вдвоем, никто больше им не воспользовался. Дверь ужасно скрипит, я бы услышала, войди в сортир еще кто-нибудь. Таня сама прыгнула из окна! Почему? Что сказал ей парень в треухе? С кем Татьяна беседовала на лестнице по мобильному? Телефон!
Я оглянулась по сторонам, носилки с Таней осторожно несли к «Скорой». Медведева упала во внутренний двор торгового центра, а не на шумную улицу, и на месте происшествия не было никого, кроме меня, тетки и докторов. Хотя нет, вот въезжает серо-голубой автомобиль, сейчас милиция начнет свою работу, мне надо опередить дознавателей.
С ловкостью кошки я пробежала пару метров, наклонилась, схватила сумку Тани, открыла ее и увидела черный мобильный с наклеенными розовыми сердечками. Это не тот сотовый! Помнится, Танюша сказала на лестнице:
– Да, тот самый, второй аппарат, купила, как велели, и никому не сказала!
И где он? Пальцы лихорадочно ощупывали сумку, ага, в подкладке дыра! Вот! Я выудила крохотный дешевый телефон, такие родители покупают первоклассникам. Потеряет детка трубку – и не жаль.
– Эй, чего там у вас? – спросил хриплый голос.
Я живо сунула телефон в карман и ответила приближающемуся милиционеру, пухлощекому пареньку, по виду чуть старше Машки:
– Сумка! Она у этой женщины была, в ней письмо.
– Давайте!
– Пожалуйста, забирайте, – сказала я.
– Одежда чья? – не успокаивался юноша в форме.
– Наша, – пискнула тетка.
– Чего на землю швырнули?
– Прикрывали несчастную, – ответила я, – она на холод жаловалась.
– Была в сознании?
– Ну… вроде.
– Что говорила?
– Непонятное, – влезла в разговор тетка, – и не разберешь!
Милиционер нахмурился, открыл сумку, достал листок с прощальным письмом и паспорт Тани.
– Угу, – забубнил он, – угу, пошли.
– Куда? – хором спросили мы с теткой.
– Слышь, Колян, – окликнул парня другой милиционер, – похоже, она вон оттуда сиганула! Окно открыто! Пойду погляжу, чего там!
– Ступай, – милостиво разрешил Колян, – а я свидетелей опрошу!
Нас отвели в машину, женщина представилась Натальей Федоровой, бухгалтером.
– В бутике работаю, – нервно повторяла она, – покурить пошла, только сигареты вынула, бах-ба-бах! Мама родная! Она ведь могла прямо на меня угодить!
– Теперь вы, – повернулся в мою сторону Колян.
– Ольга Ивановна Кузнецова, – не моргнув глазом соврала я, – покупательница, зашла в кафе, выпила капучино, заглянула в туалет…
– Паспорт с собой?
– Нет!
– Что же так? – укорил меня мент. – Документ непременно надо иметь при себе. Вдруг вас в подворотне убьют? Как личность установить? Родные искать начнут, где труп Ольги Ивановны, а он в неопознанных!
– Обязательно учту ваш совет, – кивнула я.
– Из-за таких, как вы, – продолжал злиться Колян, – у милиции дел невпроворот. Вот Медведева молодец, решила из окошка сигануть и паспорт прихватила! Теперь мы ее живо оформим. А вы? Ищи потом, свищи концы. Ладно, говорите свой телефон.
Я назвала первый пришедший в голову набор цифр.
– Вас вызовут для дачи показаний, – пообещал Колян, – а сейчас расходитесь!
Добравшись до машины, я влезла в салон и затряслась в ознобе. Зубы отбивали барабанную дробь. Кое-как успокоившись, я вцепилась пальцами в руль. Так, попробуем хоть чуть-чуть привести в порядок мысли и восстановим цепь событий.
Невесть откуда в доме Медведевых материализуется Настя. Единственный человек, который способен пролить свет на происхождение девушки, – это ее мать, Зоя Андреевна Килькина. Настя потеряла память, но потом она к ней вернулась и девушка поняла, что Килькина ей никто, а в Москве живет ее родной отец – Михаил Медведев. Пока ничего странного, а вот дальше начинается то, что французы называют «торт с горчицей». Зоя Андреевна неожиданно кончает жизнь самоубийством, и ничего о Насте от нее уже не узнать. Миша едет сдавать анализ крови, Елена Сергеевна признается в обмане зятя, Федор Молибог обещает оттянуть момент исследования. Таня желает во что бы то ни стало докопаться до истины. Она абсолютно уверена: Настя самозванка. И почему же она столь непоколебима? Оказывается, ей давным-давно известна страшная правда: Настю похитили, сделали проституткой, ее убил клиент.
Мне стало жарко, пришлось стаскивать куртку. Почему Таня выпрыгнула из окна? С кем она разговаривала? Почему Миша так извратил слова Федора? Хотел поверить в воскрешение дочери? А главное, кто и с какой целью похитил десять лет назад Настю?
У меня началась мигрень, я схватилась за виски. Таня пока жива, ее отправили в больницу, но с ней стряслась беда, я просто обязана помочь приятельнице. Татьяна не тот человек, чтобы сигать из окна, ее запугали, довели до отчаяния!
Глава 16
Стряхнув оцепенение, я схватила телефон, порылась в записной книжке и нашла нужный номер. Настала пора активных действий.
– Свиридов, – рявкнули из трубки, – говорите быстро, четко и ясно.
– Здравствуй, Ванечка.
– О! Дашута! Привет, – мгновенно изменил тон приятель, – зачем я тебе понадобился?
– Мне нужна информация.
– Успела вовремя, – захихикал Ваня, – с Нового года тарифы меняются.
– В сторону уменьшения?
– Скажешь тоже, – заржал Свиридов, – но пока еще действуют старые расценки.
– Хорошо, записывай.
– Весь внимание.
– Зоя Андреевна Килькина. Женщина на днях ушла из жизни, покончила с собой. Мне нужна полная информация о ней, а также мнение специалистов по поводу ее смерти.
– Ясно.
– Это еще не все.
– Большому заказу кошелек радуется, продолжай.
– Десять лет тому назад во дворе своего дома пропала девочка Настя Медведева. Добудь данные по этому делу, а еще лучше сделай ксерокопию документов.
– Угу, сделаю, – пообещал Свиридов.
– Двадцать лет назад в подъезде неизвестным лицом убит Анатолий Илюшин. Как думаешь, сохранились подробности об этом происшествии?
Ваня зашуршал бумажками.
– Дашута, в нашей стране сменялись правительства, рушились режимы, капитализм затаптывал социализм, но архивы исправно хранят свои тайны. Если дело было открыто, то будь уверена, нужная папочка мирно лежит в отведенном ей месте. Весь вопрос во времени – как долго придется ее добывать.
– Информация нужна сегодня!
– Кто бы сомневался, – хмыкнул Ваня, – ну ни разу никто не позвонил и не сказал: «Свиридов, времени тебе год». Ты в курсе про срочный тариф?
– Да.
– Если я нарою нужное до полуночи, цена возрастает впятеро.
– Ладно.
– Коли звякну завтра, оплата обычная.
– Лучше тебе поторопиться, – попросила я.
– Йес, мэм, разрешите выполнять?
– Начинай, – приказала я, – ой, погоди! Еще один момент.
– Какой?
– Сейчас, подожди.
Прижимая трубку к уху, я вытащила мобильный Тани, зашла в раздел «звонки» и сказала:
– Есть номерок, узнай, кому он принадлежит.
– Ну, это раз плюнуть, – заверил Иван.
– Отлично, давай работай.
Из мобильного полетели гудки, я положила трубку на сиденье. Знакомство с человеком, подобным Свиридову, сильно облегчает жизнь. Когда-то Ваня работал вместе с Александром Михайловичем, но потом ушел в частную структуру. Свиридову надоело за маленькие деньги решать большие проблемы, а еще он женат, имеет двоих детей и примитивно хочет иметь нормальную квартиру, дачу, машину. Особых претензий у Вани нет, он мечтает о стандартной «трешке», щитовом домике на шести сотках и «десятке». Но пока Свиридов работал ментом, он жил в коммуналке, снимал на лето курятник в ста километрах от МКАД и ездил на трамвае. Стоит ли удивляться тому, что сотрудники МВД берут взятки? На мой взгляд, человеку, который голыми руками разгребает грязь, ежедневно сталкиваясь с горем, болью и смертью, надо платить больше, чем президенту. Но Ваня получал копейки, да еще кто-то очень умный ради экономии средств отнял у рядовых сотрудников МВД жалкие льготы, типа бесплатного проезда в общественном транспорте. Свиридову, целыми днями бегающему по городу, предписывалось оплачивать поездки из своего кармана.
Кое-кто из оперативников, чтобы прокормить семью, пускается во все тяжкие, но Ваня порядочный человек, поэтому он уволился и теперь пашет в службе безопасности некоего объединения. Свиридов торгует информацией, правда, подобную услугу он оказывает не каждому, а лишь хорошо проверенным людям. Я не знаю, каким образом Ваня нарывает сведения, да и стоят они дорого, но зато они добываются почти мгновенно и всегда оказываются стопроцентно точными.

Внезапно мне захотелось есть. Оглядевшись по сторонам, я увидела крохотный магазин, вошла в него, купила пакетик с кешью, бутылку нектара «Кошечка» и вернулась в машину.
Интересно, о чем думали производители, назвав напиток «Кошечка»? Какие мысли должны возникнуть у покупателя? Содержимое тары выдавили из кошки? Или оно предназначено для домашних животных? Нет, второе вряд ли, иначе пластиковая бутылка стояла бы в зоомагазине. Еще больше меня потрясла надпись на этикетке, сделанная мелким шрифтом: «Напиток „Кошечка“ приготовлен по старинному русскому рецепту, дошедшему к нам от воинов Ивана Грозного. Состав: вода очищенная, ароматизатор, идентичный натуральному, бензонат натрия, краситель АО 197».
Воображение мигом развернуло картину. На лавке сидит мужик в кольчуге, опираясь на копье, он говорит маленькому мальчику в домотканой рубахке:
– Узнай, сын мой, наш семейный рецепт: напиток «Кошечка» состоит из воды, ароматизатора, идентичного натуральному, бензоната натрия. Но и это не главное! Не забывай добавлять туда краситель АО 197. Запомни состав и передай его перед смертью своим детям.
Неожиданно ко мне вернулось хорошее настроение. Таня жива, врачи ей непременно помогут, а я обязательно разберусь в странных обстоятельствах случившегося. Главное, не опускать рук, нельзя пасовать перед трудностями.
Я взяла кулек с кешью и развеселилась еще больше. Давно поняла, что надписи и инструкции на упаковках намного смешнее любого юмористического журнала.
Вот сейчас читаю замечательное предупреждение: «Осторожно. Содержит орехи». Здорово! А то я, наивная, полагала, что в пакете с кешью лежат сосиски. Но читаем дальше: «Инструкция по употреблению: разорвите целлофан и съешьте содержимое».
Я захихикала. Не так давно в моей ванной сломался душ, и сантехник принес новую «лейку». Пока мастер устранял неисправность, я взяла коробку и прочитала восхитительное предупреждение: «Не употребляйте для другого употребления». Впрочем, мне довелось видеть и руководство по эксплуатации электрочайника, в котором педантичные немцы указали: «Внимание. При включении в сеть содержимое прибора станет горячим». А в одной конторе, заглянув в туалет, я нашла на сливном бачке объявление «Воду не пить, руки и голову не мыть».
Не успела я слопать орехи и запить их «Кошечкой», как телефон ожил.
– В отношении номера, – деловито заявил Свиридов, – он принадлежит некоему Богдану Ломейко.
– Супер, диктуй адрес, – обрадовалась я, – а с остальным как?
– Люди работают, – обтекаемо ответил Ваня и отсоединился.
Я посмотрела на часы и порулила на Нижегородскую улицу. Значит, Татьяна специально приобрела телефон, чтобы связаться с этим Богданом, надо задать парню несколько вопросов.
Иногда мне кажется, что Москва похожа на неаккуратную красавицу. Встречаются такие женщины, они шикарно выглядят, носят роскошные шубы и дорогие костюмы, но под блузками и брюками у них старое, рваное белье и давно не стиранные колготки. Ну зачем тратить деньги на то, что скрыто от посторонних глаз? Так и наша столица, фасады зданий, выходящих на центральные улицы, радуют глаз свежей штукатуркой и сверкающей облицовкой, но войдите во дворы! Еще хорошо, если вы увидите слегка обшарпанные стены и мусорные бачки без крышек, а то ведь можно и на крыс наткнуться!
Нужный мне дом стоял на задах улицы. Я завернула за сияющий шикарный торговый центр и оказалась в натуральной трущобе. Небольшое здание из красного кирпича было построено в незапамятные времена и с тех пор, похоже, ни разу не ремонтировалось. Дверь в подъезд болталась на одной петле, ступени лестницы потрескались и кое-где осыпались, часть перил отсутствовала, в двух окнах разбиты стекла. На первый взгляд дом казался необитаемым, предназначенным под снос, но уже через секунду мне стало ясно: тут живут люди. Из-за дверей первой квартиры долетали звуки жаркого скандала, на втором этаже кто-то варил рыбный суп, и мне пришлось временно прекратить дышать – «аромат» ухи был невыносим.
Наконец я нашла нужную дверь, звонка не было, я постучала в филенку и обнаружила, что створка открыта.
– Эй, есть кто живой? – крикнула я, заглядывая в длинный темный коридор. – Люди!
Ответом послужила тишина.
– Богдан, вы здесь?
Ни малейшего шороха.
– Господин Ломейко, отзовитесь, – надрывалась я.
Но хозяин не торопился встретить гостью. Преодолевая страх, я пошла по коридору, заглядывая по дороге в разные комнаты.
Первой оказалась кухня. Четырехконфорочная чугунная плита с «крылышками» занимала большую часть пространства. Надо же, оказывается, эти монстры с надписью «Газоаппарат» еще служат людям, когда-то и у нас с бабушкой имелся подобный очаг. Затем ноги привели меня в спальню. Ветхие занавески на окне, узкая железная кровать, покрытая рваным гобеленовым покрывалом, тумбочка и трехстворчатый гардероб – ноу-хау советской мебельной промышленности образца пятидесятых годов прошлого века. Следующей была гостиная, в которой можно было снимать сериал типа «Московская сага». Здоровенный черный кожаный диван с деревянной полочкой, шесть венских стульев, дубовый квадратный стол и совершенно пустой буфет.
Я отступила к входной двери: квартира выглядела нежилой, и пахло в ней тленом. Телефон обнаружился у двери туалета, допотопный черный аппарат стоял на специальной полочке, а под ней валялась тряпочка, я нагнулась и пришла в крайнее изумление. Меньше всего ожидала увидеть в грязной нежилой норе шейный платок от «Гермес» стоимостью в пятьсот баксов. Я подняла находку, сунула ее в карман куртки, сняла трубку и набрала номер Ивана.
– Свиридов слушает.
– У тебя есть определитель номера?
– Обижаешь.
– Глянь, откуда я звоню.
– Э… э… от этого Ломейко.
– Хорошо, спасибо, – ответила я и вышла на лестницу.
Надо порасспрашивать соседей. Кто-то ведь платит за телефон, иначе бы его отключили! Значит, здесь живут.
Из квартиры, расположенной напротив жилища Богдана, высунулась смуглая раскосая женщина, похоже, вьетнамка.
– Чирик-чирик-чирик? – настороженно сказала она.
– Здравствуйте, – сказала я.
– Пливета, – ответила иностранка.
– Где ваш сосед?
– Не знаю.
– Давно его видели?
– Не знаю.
– Вы с Богданом знакомы?
– Не знаю, – тупо твердила вьетнамка, не забывая постоянно улыбаться, – мой не говоли, моя не понимай!
То ли женщина и в самом деле не владела русским языком, то ли она прикидывалась, я так и не поняла. Мои попытки объясниться с ней по-французски тоже потерпели крах, пришлось несолоно хлебавши спускаться ниже.
Через полчаса мне стало ясно: здание населяют выходцы из Азии, одни женщины, все не способные к общению. Испытывая глубочайшее разочарование, я позвонила в квартиру, расположенную у выхода из подъезда.
– Ща вломлю, – заревели из-за створки, и на пороге возник мужик, одетый в чудовищно грязный спортивный костюм.
Я взвизгнула и отшатнулась, в руках мордоворот держал здоровенный тесак.
– Ты кто? – хрипло спросил он и воткнул нож в косяк.
– Даша, – представилась я, – Васильева.
– Не боись, – хмуро заявил хозяин, – не трону! Думал, баба моя, сука, назад приперла! Стерва! Дрянь! Пусть только заявится! Не жить ей! Тебе чего?
– Извините, – залепетала я, – в какую квартиру ни позвоню, никто по-русски не понимает.
– Врут, суки, – скривился мужик, – на базаре расчудесно торгуют, лопочут по-нашенски. Просто прикидываются. Тебе чего? Ищешь кого?
– Да. Богдана Ломейко.
Мужик начал скрести затылок грязной рукой.
– Богдана? – произнес он.
– Да.
– Соседа с верхнего этажа!
– Его самого.
– Тю! Так он когда еще помер!
– Богдан умер?
– Ну!
– Давно?
Дядька снова начал орудовать лапой в волосах.
– И не вспомню… Давно… хотя! Стой! Мы с Нинкой тогда свадьбу играть собирались, она всегда сукой была, подавай ей пир на весь мир! Родственников армия, голытьба из деревни, охота на дармовщинку ханку жрать, итит их мать в сапоги! А меня тогда с автобазы пинком под зад турнули. Михалыч, пидор, настучал про левую ездку!
Я терпеливо ждала, пока мужик доберется до сути, а тот особо не спешил.
– Нинка, б…, ох, извини, с языка слетело, только как ее еще назвать? Б… и есть! И мамаша ее такая же, хорошо, скоро померла, сучара! Подняли визг! Свадьбу им! В кафе! С музыкой! Ну я и пошел к Богдану, он хорошо зарабатывал, на мусорке ездил, всегда заначку имел. Богдашка нежадный, дал мне тугрики без расписки. Отшумели мы свадьбу, я все долг ему отдать не мог. Заходил, правда, часто и извинялся, а Богдашка только руками махал:
«Не бзди, мне не к спеху!»
А потом и говорит:
«Слышь, Вовка, у нас место освободилось, хочешь, пошепчусь, и тебя возьмут? Со мной расплатишься и сам из жопы вылезешь!»
Я чуть его целовать не кинулся! На мусорке ездить! Вот удача!
– Работа водителем мусоровоза считается хорошей службой? – изумилась я.
– Дура ты, – снисходительно усмехнулся Вовка, – без блата туда не пролезть. Только своих берут! Чужому даже зариться неча. Хорошие люди по нескольку лет места ждут, да зря, никто оттуда не уходит.
– Что же такого привлекательного в перевозке бачков? Грязная работа, хлеб доставлять, на мой взгляд, приятней. Или троллейбус водить, – продолжала недоумевать я.
– Все бабы идиотки, – оскалился Вовка, – оклад хороший, и возможности! На свалке знаешь чего делают?
– Нет.
– Ну и не надо тебе, – заржал Вовка, – я Богданке в ноги кланяться начал за помощь. Короче, насобирал денег, как ща помню, понедельник был, аванс дали, я его в конверт, к остальным средствам, и Богданку искать. Спрашиваю у диспетчерши: «Ломейко когда вернется?» А она: «Он не выезжал, на работу не явился. Заболел небось». Я сначала не заволновался, домой заначку припер, ну, думаю, пожру и поднимусь к Богданке. А тут! Не звали – прилетели! Менты приперли. Убили Богдана утром рано, в подворотне по башке тюкнули, часы сняли, кошелек унесли. Наркоманы сучьи. Ну я бабе Лизе конверт и отнес, потому что не вор, а честный человек, отдал матери его долг.
– А кто сейчас живет в квартире Богдана?
– Ну… не знаю… никто.
– Где мать Богдана?
Вовка поскреб щетину и заорал:
– Бабка!
Из коридора выползла тощая, замотанная в халат старушка.
– Не кричи, сыночек, – попросила она.
– Те не угодить! То глухая, то говори тихо. Знаешь, где баба Лиза?
– Кто?
– Мать Богдашки.
– Кого?
– Соседа сверху!
Бабушка с невероятным изумлением посмотрела на сына.
– У нас есть соседи? Ах вы ироды, пьяницы чертовы! Продали комнаты, и теперь в коммуналке жить придется?
– Маманька, спокуха! Я про тех! С последнего этажа!
– Нет у нас никаких этажов, – ерепенилась бабка, – не баре! В бараке кукуем, на комсомольской стройке.
– Здравствуй, маразм! – воскликнул Вовка. – Не, ниче не узнать. Мамашка сегодни не в уме. А я только слыхал, что бабу Лизу вроде в больницу свезли.
– Кто ее туда поместил?
– А хрен знает.
– Когда?
– Э… э… не припомню.
– Ладно, – сдалась я, – дайте адрес конторы, где служил Богдан.
– Этта с дорогой душой, пиши, – закивал Вовка, растерявший в процессе нашей беседы всю свою агрессивность.
Глава 17
В Ложкино я вернулась с гудящей головой и сразу налетела на Ольгу, которая отчитывала Банди.
– И тебе не стыдно? – гневно вопрошала Зайка, тряся перед мордой пита пустой миской. – Знаешь, как называется такое поведение? Воровство!
– В чем провинился Бандюша? – спросила я. – Столь ли велико преступление?
Ольга выпрямилась.
– Мне дали рецепт потрясающей маски, она восстанавливает цвет лица. Дело трудоемкое, но оно того стоит. Сначала проращиваешь фасоль, потом перемалываешь ростки, вернее, растираешь их в фарфоровой ступке пестиком до состояния пюре, добавляешь мелко нашинкованную капусту, опять растираешь… Понимаешь, как это хлопотно! И только я сделала маску, как…
– Можешь не продолжать, – улыбнулась я, – пес ее съел. А ты уверена, что разбойник именно Банди?
Ольга швырнула пустую миску в раковину.
– А кто еще? Хуч и Черри даже близко не подойдут к подобному лакомству, Снап ненавидит любые овощи, остается Банди, вот он способен слопать все, что не приколочено! И ведь оставила ненадолго, решила сначала чаю попить, а потом собой заняться. Поднимаюсь в спальню: маски нет, паркет слюнями измазан, я поскользнулась и больно стукнулась! Наверное, пит миску перевернул, а потом пол вылизывал. Вор!
Последний раз отругав ни в чем не повинного пса, Зайка ушла. Я посмотрела на грустного Банди, открыла коробку с жирным, строго-настрого запретным для собак печеньем курабье и начала совать его в пасть мигом ожившего питбуля, приговаривая при этом:
– Ничего, люди тоже порой становятся жертвами поневоле. Вроде ты виноват, а на самом деле нет!
Раздался звонок в дверь.
– Иду! – заорала Ирка, шаркая тапками. – Кто там? Здрасти! Вы к кому?
– Вызов поступил от Дегтярева Александра Михайловича, – ответил незнакомый мужской голос.
– Дарь Иванна, – завопила Ирка, – к полковнику «Скорая»!
– Куда идти? – продолжал тот же баритон.
Я, забыв про Банди, понеслась, перепрыгивая через две ступеньки, в спальню полковника.
Александр Михайлович лежал на диване с газетой в руке.
– Тебе плохо? – еле переводя дух, спросила я.
– Нет, – слишком бодро ответил Дегтярев, – только насморк и кашель!
– Но ты вызвал «Скорую»!
– Я? – старательно изобразил изумление толстяк.
– Ну не я же!
– Не звонил врачам.
– А они приехали!
– Да ну?
– Правда, уже идут сюда!
– Ах вот оно что, – сказал Дегтярев, – сегодня я беседовал с Ваней, он меня замещает на время болезни, я сообщил ему про грипп, вот он и забеспокоился, прислал в Ложкино бригаду.
– Больной здесь? – послышалось из коридора.
– Иди, иди, – нервно сказал Дегтярев, – еще заразишься.
– Нет уж, постою тут, – уперлась я.
– Добрый вечер, – сказал врач в голубом халате, входя в спальню, – где Дегтярев Александр Михайлович?
Хороший вопрос, если учесть, что в комнате, кроме доктора, находятся мужчина и женщина.
– Это я, – ответил полковник.
Врач сел на стул, раскрыл чемодан, вытащил из него какие-то листы и приступил к процедуре изучения больного.
– Дегтярев Александр Михайлович?
– Да, – кивнул толстяк.
– Ваша фамилия?
– Простите? – растерялся полковник.
– Фамилию назвать можете?
– Чью? – изумился приятель.
– Вашу!
– Дегтярев, – растерянно заявил толстяк.
– Имя!
– Александр Михайлович.
– Отчество?
– Но я же ответил, – начал беспокоиться приятель, – Александр Михайлович!
– Я отлично слышал и записал имя, но теперь надо отчество, – слишком ласково заулыбался врач, – не волнуйтесь, если забыли, сейчас вспомните. Ну…
– Александр Михайлович, – тупо повторил Дегтярев.
– Ай-яй-яй, – покачал головой врач, – еще разок! Нуте-с, как именовали вашего папеньку? Ну? Ну? Ну?
– Михаил Петрович, – после небольшого колебания заявил полковник.
– Значит, его отчество?
– Петрович!
– Вот видите, – удовлетворенно закивал эскулап, – вот и славно! Так и запишем в анкете! Никогда не стоит пугаться потери памяти. В конце концов, если забудете все, даже интересно потом заново вспоминать!
– Погодите, – влезла я в дивную беседу. – Человека на кровати звать Дегтярев Александр Михайлович. Вы сейчас неправильно указали данные.
Доктор глянул на листок.
– Не путайте меня. Дегтярев Александр Михайлович осуществил вызов психиатра, а болен Дегтярев Михаил Петрович!
– Он давно умер! – подпрыгнул полковник.
– Кто? – вытаращил глаза врач.
– Михаил Петрович!
– Что вы говорите! – затряс головой эскулап. – Ну надо же! Во всем пробки виноваты! Водители теперь пошли хамы, машину со спецсигналом не пропускают! Примите мои глубочайшие соболезнования, я мчался сюда, движимый искренним желанием помочь страдающему человеку, но опоздал! Смерть до прибытия для многих врачей рутина, но для меня трагедия!
– Михаил Петрович скончался давно, – попыталась я внести ясность.
– Когда? – повернул голову врач.
– Не знаю, – пожала я плечами, – мы не встречались.
– Но он утверждает обратное, – ткнул в полковника психиатр.
– Вас как зовут? – решила я ближе познакомиться с полоумным доктором.
– Э… э… как Моцарта, – неожиданно ответил врач.
– Вольфганг Амадей? – вытаращила я глаза.
– Петр Ильич, – внезапно заявила молчавшая до сих пор медсестра.
– Но это Чайковский, – растерялась я.
– Верно, верно, – замахал руками врач, – я путаю композиторов. Ха-ха-ха! Бывает. Не обо мне речь. Начнем сначала. Кто болен? Как его фамилия?
– Дегтярев, – бормотнул полковник.
– Имя?
– Александр, – живо ответила я.
– Отчество?
– Михайлович, – простонал толстяк.
– Ой, как интересно, – обрадовался Петр Ильич, – и вызывал нас тоже Дегтярев Александр Михайлович! А кто умер? И куда подевался Михаил Петрович?
Полковник начал багроветь, а я быстро сообщила:
– Он внизу кофе пьет!
– С ума сошла! – подскочил Дегтярев. – Отец давно на кладбище лежит!
– Значит, Михаилом Петровичем займемся позже, – склонил голову набок доктор.
– Да, да, – закивала я.
– Сначала разберемся с тем, кто лежит на диване? – уточнил врач.
– Верно, – восхитилась я.
– Отлично, фамилия?
Я икнула.
– Дегтярев.
– Имя?
– Александр.
– Отчество?
– Петрович, – вырвалось у меня.
– О! У нас уже третий Дегтярев! – обрадовался Петр Ильич. – Александр Михайлович, Александр Петрович и Михаил Петрович. Семья! Я давно заметил, что психические сбои заложены генетикой.
Я вспотела, полковник затравленно смотрел на эскулапа, медсестра открыла чемоданчик, вытащила из него пузырек, накапала из него в стеклянный стаканчик, лихо выпила микстуру и сказала:
– Петр Ильич, не заморачивайтесь! Это у нас последний вызов! Оформляйте их группой.
– Молодец, Мариночка, – похвалил врач, – верно. Едем дальше по анкете. Ваш пол!
– Чей? – проблеял полковник.
– А кто у нас заболел? – засюсюкал Петр Ильич. – Мальчик? Девочка?
– Дедушка, – хихикнула я.
– Мужчина, – буркнул Дегтярев, – неужели не видно?
– Первичные признаки, позволяющие сделать вывод о вашей половой принадлежности, скрыты одеялом, – высказался врач.
– Ну ваще! – только и сумел ответить Дегтярев.
– Раса? – вдруг спросил доктор.
– Чего? – насторожился толстяк.
Я откашлялась.
– Насколько понимаю, надо сообщить о цвете кожи! Странный, неполиткорректный вопрос!
– Это для диссертации, – бесхитростно пояснил Петр Ильич, – я собираю материал для докторской, скоро защита, тема «Влияние постсиндромного сдавливания субъекта в момент особой психической напряженности и когнитивной раздражительности объекта изучаемой ситуации».[6]
Я затрясла головой.
– Меня никто не сдавливал, – испугался полковник.
– Так еще все впереди, – сказал Петр Ильич, – еще попадетесь! Ну да что мы все впустую болтаем. На что жалуетесь?
– Пусть она выйдет! – жалобно попросил толстяк.
– Посторонние, покиньте помещение, – велел Петр Ильич.
Я дернула плечами.
– Пожалуйста!
– И плотно закрой дверь, – крикнул Дегтярев, – а то встану и проверю, как захлопнула!
– Конечно, – совершенно спокойно ответила я и громко стукнула створкой о косяк.
Никогда не подслушиваю чужие разговоры, ну разве только в самых крайних случаях, и сейчас настал именно такой. Что хочет скрыть от меня полковник? Зачем он вызвал кандидата сумасшедших наук? Есть замечательный способ узнать подробности! Наивный Дегтярев полагает, что подслушать можно только из коридора! О, как он ошибается. В его спальне есть камин, второй стороной он выходит в библиотеку. Если сесть там в кресло, то будет замечательно слышно все, о чем говорят в соседней комнате.
Не теряя ни минуты, я заняла нужную позицию и стала незримой свидетельницей диалога толстяка с психиатром.
– Доктор, я схожу с ума, – заявил полковник.
– Кто может определить грань между нормой и безумием! Если вдуматься, то поймешь: все человечество психически нестабильно, – философски заявил врач.
– У меня глюки, – продолжал Дегтярев.
– Мыши, зеленые человечки? – заинтересовался Петр Ильич.
– Подушка, – коротко ответил полковник.
– Кто? – изумился психиатр. – Это которая под голову?
– Нет, треугольная, коричневая, ползает по комнате. Вчера была одна.
– А сегодня?
– Их стало много, но остальные маленькие, крохотные, словно инопланетяне из фильма «Кошмар планеты Ру».
– Значит, сначала была одна, а затем она раздробилась?
– Нет, – занервничал толстяк, – крупная осталась, и, похоже, она им мать. Лежу себе тихо, читаю и вижу, вползает из коридора, звук издает – чавк, чавк, чавк!
– Чмок, чмок, чмок, – ожил врач.
– Нет! Чавк, чавк, чавк!
– Ладно, не волнуйтесь, – с ангельским терпением повторил Петр Ильич.
– Не верите мне?
– Что вы! – заегозил психиатр. – Обычное дело, входит подушка и говорит: «Чмак, чмак». Сто раз подобное видел, они и ко мне являются. Чмак, чмак!
– Чавк!!! Чавк!!! – заорал Дегтярев.
– Мариночка, дай микстурку! Да не больному, смажешь клиническую картину, а мне, – распорядился Петр Ильич. – Значит, чавк, чавк! А дальше?
– И тут они к ней ринулись! Со всех сторон!
– Кто?
– Подушата! Мелкие, я плохо без очков вижу, – признался Дегтярев, – со всех лап понеслись!
Я поудачнее уместилась в кресле, интересно, где у улитки лапы!
– Она им мать, – бубнил толстяк, – они ей дети!
– О! – воскликнул Петр Ильич. – Вот и репа!
– Вы о чем? – осекся приятель.
– В смысле корень. Репа – корешок. Понятно?
– Вообще ничего! Доктор, я псих?
– Ну что вы, голубчик! Просто вы попали в трансцендентальную яму транспораженного измененного сознания.[7] Как проходили ваши роды?
– Мои роды? – забеспокоился приятель.
– Да, да!
– Но я никого не рожал! – заголосил ополоумевший Дегтярев.
– Конечно, конечно, спрашиваю по-другому: как вы родились на свет?
– Ну… как все.
– Естественным путем?
– А можно вылезти через нос? – обозлился полковник. – Или через ухо?
– Дружочек! Ваша агрессия говорит о глубоко запрятанном комплексе материнского отторжения вкупе с обострением эдиповой шишки. Родить можно и посредством кесарева сечения.
– Я не в курсе деталей.
– Мама не говорила о родах?
– Нет!
– Никогда?
– Нет!!
– Или вы отторгали информацию?
– Нет!
– Хм! Ясно! Потеря эмоциональной связи, отсюда и навязчивые видения. Эллипсовидное сознание, искривленное наподобие дуги Вольта, сильно затрудняет протекание чистой психики по каналам, вследствие этого…
– Доктор, я ни черта не понимаю, – взмолился Дегтярев, – попроще, пожалуйста.
– Но примитивнее некуда! Ладно, вы страдали от отсутствия материнской любви, поэтому сейчас и видите подушку, она символизирует вашу мать!
– Вашу мать! – рявкнул полковник. – И как долго эта мать тут ползать будет?
Глава 18
– В спальне никого нет, – замогильным голосом завел Петр Ильич.
– Вообще?
– Ну да! С вами шутит подсознание.
– Но вы здесь!
– Я про подушку! – терпеливо объяснял психиатр. – Мариночка, скажи, ты видишь постельную принадлежность?
– Да! – бойко ответила медсестра.
– Где? – взвизгнул Дегтярев.
– У вас под спиной целых три штуки, – живо констатировала Марина, – в наволочках.
– Это не она, – с явным облегчением заявил Александр Михайлович, – та коричневая, вверх торчит.
– Фаллический символ, – не упустил момента сумничать Петр Ильич, – воплощение отца по отношению к матери. Жажда убийства. Вы никогда не хотели уничтожить человека?
– Раз пять в неделю испытываю острое желание, – признался полковник, – в особенности когда наш… кхм… совещание проводит… но это к делу не относится.
– Голубчик, – запел Петр Ильич, – давайте поговорим! Вам плохо! Вас не понимают.
– Да, – подтвердил Дегтярев, – верно.
– На работе тупые морды.
– Не все! Но встречаются идиоты, – решил быть справедливым полковник.
– Дома авторитарная жена и насмешливые дети, они не уважают отца, налицо конфликт поколений. К тому же у вас были тяжелые роды, определившие отношение с матерью: она не могла простить вам физических страданий, отдаляла вас от себя. Вы переживали, закрылись панцирем равнодушия, о-о-о!
Донеслось всхлипывание, я прикусила губу. И как прикажете поступить? Дегтярев на самом деле решил, что у него видения! Лучший способ успокоить полковника – это продемонстрировать ему Джульетту вместе с улиточками и покаяться:
«Прости, дорогой, я не хотела скандала, вот и скрыла наличие брюхоногой. Знаешь, на свете существуют гигантские улитки! Ты совершенно нормален, а доктор натуральный псих! Довел тебя до слез».
Я вскочила из кресла, никогда за долгие годы нашего знакомства я не видела полковника рыдающим. Да, он легко выходит из себя, частенько орет на окружающих, топает ногами, может наговорить глупостей, но жалобно всхлипывать! Между прочим, это я виновата в произошедшем.
– Петр Ильич, успокойтесь, – внезапно сказала Марина.
– Он чего-то не то говорит, – перебил медсестру полковник, – у меня нет ни детей, ни жены.
– А эта страшненькая тетка в джинсах, она кто? – поинтересовалась Марина. – Я думала, она ваша супруга.
– Даша мой лучший друг, не более того, – заверил Александр Михайлович, – давайте успокоим доктора, а то он так рыдает, что кровь стынет!
– Петр Ильич, идите умойтесь, – приказала медсестра, – вон там ванная!
Всхлипывания стали удаляться, потом прекратились вовсе.
– Это ваш дом? – спросила внезапно Марина. – Вы живете здесь постоянно?
– Да, – ответил Дегтярев.
– Как же без супруги с хозяйством справляетесь?
– Ира помогает, была еще Катя, повариха, но она уволилась, – пояснил полковник.
– Небось цветы разводите, – мечтательно протянула Марина, – участок большой, мы пока от ворот до особняка шли, даже устали.
– Не любитель я в земле копаться, – признался толстяк, – за садом Иван глядит.
– А я обожаю розы, – воскликнула Марина, – будь моя воля – такую плантацию завела бы! Давайте я вам подушечку взобью!
– Спасибо.
– Одеяльце поправлю.
– Право, мне неудобно, не беспокойтесь.
– Мне приятно помочь такому красивому молодому мужчине.
– Это вы про меня? – изумился Дегтярев.
– Других здесь нет, – засмеялась медсестра, – Петр Ильич не считается, он у нас типа кастрированного кота, а от вас мужчиной веет. Неужели не тоскливо одному? Знаете, вам нужна хозяйка, тогда и глюки уйдут!
– Вы полагаете? – с надеждой спросил Дегтярев.
– Конечно, – заверила Марина, – простая, положительная девушка со средним медицинским образованием и опытом работы на «Скорой». Она не даст в депрессуху впадать. Знаете, по какой причине вам дрянь всякая мерещится? Из-за отсутствия женской ласки! Чего-то вы вспотели, снимайте пижамку, не ровен час ветерком обдует, и простудитесь!
На этой стадии обольщения полковника я выскочила из библиотеки и ворвалась в его спальню, увидела Марину, которая успела расстегнуть на своем халате три верхние пуговицы, и рявкнула:
– Господа медики, не желаете перекусить?!
– Доктор еще не закончил осмотр! – возмутилась Марина.
– Дашута, не вбегай без стука, – сделал мне замечание полковник, – может неудобно получиться, вдруг я голый!
– Ничего, – гаркнула я, – за долгие годы я насмотрелась на тебя в любом виде.
– Больного лучше оставить наедине с врачом, – попыталась выставить меня вон Марина.
Но я не дрогнула и крикнула:
– Петр Ильич, как насчет пирога с мясом?
– Полный желудок лучшее средство от душевной печали, – возвестил эскулап, выходя из ванной.
– Вот и спускайтесь в столовую, – велела я, – да Марину возьмите!
– Я останусь с больным, – сопротивлялась нахалка, – он нуждается в уходе!
– Дегтярев придет к ужину через десять минут, – пообещала я.
– Ему надо помочь одеться!
– Сам справится.
– И тапочки нацепить, тепленькие.
– Сам обуется.
– Лестница скользкая, его поддержать надо.
– До сих пор он не падал.
– Вдруг сейчас от слабости пошатнется.
– За перила схватится.
– Ой, какая вы жестокая, – всплеснула руками Марина, – и…
– Муся, – вошла в спальню Машка, – вот ты где!
– Мария, – сурово сказала я, – возьми за руку МЕДСЕСТРУ, отведи ее в столовую и проследи, чтобы ей дали ужин!
В глазах девочки зажегся огонек, Маню отличает редкая сообразительность, и потом, я никогда не именую ее «Мария».
Мгновенно оценив ситуацию, Маруська вцепилась в плечо нахалки.
– Пойдемте к столу.
Медсестра попыталась вырваться, но из цепких пальцев Машки это сделать непросто. Во-первых, Манюня исправно занимается фитнесом и достигла замечательной физической формы, шея, голень и бицепс у нее одного объема.[8] А еще она прилежная учащаяся кружка при Ветеринарной академии, умеет придержать крупное животное, типа собаки породы алабай или козы, если оно сопротивляется прививке. Марина оказалась слабее охранного пса, и Маруся легко вытащила ее из спальни, нежно воркуя:
– Сейчас плюшками побалуетесь!
Мы с Дегтяревым остались в комнате одни.
– Какая милая девушка! – воскликнул полковник. – Понимающая, заботливая, умная.
Я поджала губы. Объяснить толстяку, что медсестра приняла его за богатого холостяка с загородным поместьем и решила стреножить жирную добычу? Нет, это я еще успею сделать, сейчас главное рассказать про улитку!
– Что ты глядишь на меня, как Банди на булку? – насторожился Дегтярев.
– Послушай, сейчас я сообщу тебе правду!
– Не надо, – живо отозвался полковник, – не желаю знать никаких истин, хочу жить спокойно!
– Ты не псих!
– Все-таки ты подслушивала под дверью! – возмутился приятель.
– Нет, – ответила я и не соврала, я сидела в библиотеке, а не маялась в коридоре, прижимая ухо к замочной скважине, – не перебивай, дай сказать. Ползающей подушки нет, есть гигантская улитка! Она передвигается по дому!
Александр Михайлович молча выслушал меня, потом сказал:
– Дело плохо!
– Ты о чем?
– Если уж ты решила придумать подобную историю, значит, у меня с башкой кранты. Спасибо, конечно, за попытку поддержать друга в тяжелую минуту, но разум пока не совсем покинул меня. Гигантская улитка, ха! У тебя было мало времени на выдумку, иначе б сказка звучала правдоподобнее.
– Ты мне не веришь?
– Конечно, нет! Надеюсь, ты не забыла, где я работаю? – грустно ответил полковник. – Я нутром чую, когда собеседник лжет.
– Нутро тебя подвело! По дому шастает улитка!
– Хватит! Скорей всего, мне придется лечь в психиатрическую клинику, но я сильный! Справлюсь с болезнью.
– Ты здоров!
– Физически, но не морально!
– Идиот!
– Похоже на то!
– Не в смысле псих! А просто дурак! – закричала я.
– Больной человек раздражает окружающих, – со смирением отметил толстяк, – поэтому завтра же я съеду!
– Ира! – заорала я. – Ира! Сюда! Скорей!
Раздался топот, и в комнату влетели домработница с Маней.
– Что? – хором спросили они.
– Ирина! У нас в доме есть гигантская улитка?
– Нет! – ответила домработница. – Первый раз про нее слышу! Никогда ее не видела и липкие следы не отмывала!
Полковник откинулся на подушку.
– Говори правду, – приказала я, – про Джульетту.
– В доме только собаки, – затараторила Маруся.
– И кошки, – добавила Ира, – не считая врачей. Ну и обжоры! Мужик целую кулебяку умял и не чихнул.
– Гигантских улиток в природе не существует, – авторитетно врала Маня. – Дегтяреву привиделось. А что, Джуля была у него в спальне? Не верь! Это глюк!
Толстяк начал стонать, я набрала полную грудь воздуха и, старательно подмигивая Машке, завела:
– Хватит! Я отменяю все свои распоряжения, не надо врать! Говорите правду про улитку! Где она ползает?
– Нету ничего похожего у нас, – в унисон заявили моя дочь и домработница, – можем поклясться! Полковнику привиделось!
Я ощутила себя мышью в банке: сама велела Мане и Ирке не колоться ни при каких обстоятельствах, вот они и стараются!
С первого этажа послышался звон, лай и крик Петра Ильича:
– Ой, я не нарочно уронил!
Маруся и домработница побежали на звук. Дегтярев открыл один глаз и простонал:
– В другой раз договаривайся со свидетелями.
– А мы подготовились, – сердито ответила я, – не хотели тебе сообщать про улитку.
– Хватит!
– Джульетта существует!!
– Прекрати!!!
– Ей-богу!!!
Полковник сел.
– Ладно, я тебе поверю, если ты принесешь животное!
Я кивнула, ну почему столь простая мысль не пришла мне в голову.
– Сейчас, только не нервничай.
– Жду, – коротко сказал приятель и снова лег.
Я полетела вниз по лестнице и схватила Маруську.
– Какого черта ты не сказала правду?
– Не понимаю, – удивилась Машка, – мы же решили молчать!
– Но я просила вас признаться!
– Ты так подмигивала!
– Чтобы вы забыли про уговор! Где Джульетта?
– Не знаю.
– Не видела ее?
– Нет.
– Кто-нибудь падал?
– Нет, – затрясла головой Маруся.
Я перевела дух и окинула взглядом гостиную, собаки мирно спят на диванах, значит, улитки в этой комнате нет.
– Муся, – подергала меня за рукав Машка, – что-то случилось?
– Да. Надо срочно найти слизня, Дегтярев решил, что он сошел с ума, – объяснила я Мане.
– Главное, не волнуйся, – закивала Маруся, – она где-то тут.
Минут сорок мы носились по зданию, но гадкая Джульетта словно сквозь землю провалилась, последнее место, куда я заглянула, была кладовка с продуктами. В самом дальнем, плохо освещенном углу раздавался шорох, я ринулась вперед и схватила… Ирку.
– Дарь Иванна, – взвизгнула домработница, – напугали хуже паровоза.
– При чем тут паровоз? – нервно спросила я.
– Он тоже так сопит, а потом наезжает, – выдала Ира.
– Где Джульетта? Не знаешь?
– Кто?
– Улитка!
– Здоровенная такая?
– У нас в доме есть другие ползуны? – пошла я вразнос.
– Ага, маленькие, противные.
– И куда они задевались?
– Так Вера их увезла!
Я села на корзинку с картошкой.
– Как?
– Сложила в перевозку, навроде кошачьей, и усвистела в Лондон.
– Ты хочешь сказать, что Рыбалко нас покинула!
– Верно, – закивала Ирка, – и живность страхолюдскую уперла.
– Почему мне не сказала?
– У ей тама чего-то случилось, – завела Ира, – звякнул кто-то, вот мадам и подхватилась, наорала на пилота: «Заводи самолет, сейчас стартуем» – и фрр! А чего ей? Не на регулярном рейсе мотаться, свои крылья.
– Катастрофа, – прошептала я.
Спустя десять минут мы втроем стояли у кровати полковника и попытались объяснить ситуацию еще раз.
– Улитка была, – улыбалась Маша.
– Здоровенная дура, – кивала Ирка.
– Только ее Вера увезла, – пела я.
– Ползала по дому.
– Следы везде оставляла.