Дарья Донцова Личное дело женщины-кошки ч.06

– Я пару раз даже упала.
– Вы сговорились, – слабо улыбнулся полковник, – спасибо, милые мои, но я безумен. Впереди долгие годы на цепи в палате со стенами, обитыми матрасами.
– Сейчас людей лечат по-иному, – заявила Маша, – человечество давно придумало эффективные успокаивающие, вколют, и все – ты без рефлексов!
Я пнула Маню ногой, нашла, дурочка, тему для беседы, вон как толстяк посерел.
– Я постараюсь вести себя тихо, – прошептал Дегтярев, – не буду покидать спальню. А вы меня не отдавайте в психушку! Дашута, спроси, можно ли дома лечиться? Вы меня запрете, на окна решетки приделаете.
Маня повертела пальцем у виска.
– Совсем, да?
– Я болен, – трагическим шепотом продолжал приятель.
– Ну ваще, – подпрыгнула Ирка, – почему вы нам не верите?
– Потому что вы врете, – мрачно ответил Дегтярев, – ой, вон ползет!
– Где? – заорала я.
– На стене, – еле-еле выдавил из себя полковник.
– Это муха, – сказала Ирка, – вы че, и ее боитесь?
– Я опасаюсь самого себя, – хмуро заявил Дегтярев, – уходите, спать хочу! Слабый очень! Видно, умирать скоро.
Мы вышли в холл.
– И чего делать? – спросила Ирка. – Вот вбил же дурь в голову.
Хорошо, Ольги нет! Ее тоже переклинило. Все ходит и бубнит: «Как же Нинка догадалась, что генеральный Любку не трогал? Ну, скажите, а?»
– Надо искать хорошего психотерапевта, – предложила я, – а Петра Ильича с Мариной вон гнать.
– Точно, – обрадовалась Ирка, – он уже весь холодильник сожрал!
– Может, насобирать в саду улиток и принести полковнику? – не успокаивалась я. – Сказать, что детенышей поймали, скоро и мамашку обнаружим!
– Какие в декабре улитки, – фыркнула Ирка, – разве что в супермаркете купить!
– Уже фаршированных травой и маслом, – вздохнула я. – Вот Дегтярев обрадуется, принесем поднос и заявим: «Дома их изловили и для тебя приготовили». Точно поверит!
Ирка обиженно оттопырила нижнюю губу и засопела.
– Я лучше придумала, – подпрыгнула Маня, – надо найти в Москве гигантскую улитку. Вера же говорила, что у нас в городе живет Ромео. Муся, звони Рыбалко! Привезем этого слизня и ткнем Дегтяреву под нос.
Я схватилась за телефон. Увы, Вера не отвечала, пришлось оставить сообщение на автоответчике.
Глава 19
Звонок раздался в половине двенадцатого ночи.
– Вера, – воскликнула я, – слава богу!
– Это Ваня, – ответил Свиридов, – обрати внимание на время! Я готов излагать инфу не по срочному тарифу. Оцени мою порядочность, собрал и сразу звякнул.
– Говори, – велела я.
– Сначала о Килькиных. Иван Петрович военный, служил в разных местах. Мужика мотало по стране из гарнизона в гарнизон, он нигде не задерживался из-за склочного характера, переезжал с одним чемоданом, никакого добра не нажил, всю жизнь боролся со взятками, писал доносы на начальство, которое использовало солдат в личных целях. Ей-богу, непонятно, почему его не придушили! В какую часть ни переведется, везде тарарам устраивает. Жена его, Зоя Андреевна, врач по образованию, работала в санчасти, на нее никто зуб не держал, похоже, спокойная тетка, ни с кем не ссорилась, тихая, даже забитая. Мужа боялась до одури, но, похоже, любила его. Говорят, именно она спасала Ивана Петровича от расправы, бегала к начальству, в ноги падала, обещала, что супруг заткнется. Просила: «Христа ради, отправьте нас в другое место». Вот бедняга!
– А дети у них были?
– Целых трое.
– Да ну?
– Два мальчика, Петя и Саша.
– А девочка?
– Погоди, не спеши. Этой Зое Андреевне досталось по полной программе. Сначала Петр утонул, пошел купаться, сиганул с обрыва, сломал шею. Мальчику было семь лет.
– О господи!
– Да уж, не повезло, – согласился Ваня, – после трагедии Килькины переехали в другое место, у них остался один сын, Саша. Но не прошло и года, как он сгорел.
– Мамочка!
– Родители ушли, оставили парнишку одного, он модель собирал, стал варить клей, ну и случился пожар. Дом деревянный, пока с брандспойтом прикатили, головешки одни остались. Иван Петрович спокойно смерть детей пережил, он все правдорубством увлекался, а Зоя Андреевна чуть с ума не сошла, но потом родила девочку, Настю.
– Значит, у нее есть дочь!
– Стопроцентно. После смерти Ивана Петровича она уехала из богом забытого гарнизона, устроилась медсестрой в психоневрологический интернат около подмосковного городка Фолпино. Служащим там дают квартиры, работа трудная, непрестижная, сотрудников не хватает, вот они и привлекают народ жилплощадью. Все просто: ухаживаешь за больными, живешь в доме, уволилась – сдай ключи.
– Подожди, но Килькина жила в Москве!
– Ага, – засмеялся Ваня, – тут такое дело! Одна из инвалидов, Карина Анатольевна Авдеева, подарила Зое Андреевне свою «двушку».
– Подарила?
– Именно так.
– Квартиру?
– Да.
– Отдала даром?
Ваня хмыкнул.
– Уж не знаю, как дело было, но оформлен именно акт дарения, к бумаге не прицепиться, соблюдены все формальности. Авдеева совершеннолетняя, ей двадцать два года.
– Сколько?!
– Двадцать два.
– Каким образом девушка очутилась в интернате?
– Охохонюшки, – завздыхал Свиридов, – она инвалид детства, колясочница. Пока была мать жива, Нина Авдеева, за девочкой присматривали, а после ее смерти ребенка сдали в интернат.
– Для взрослых?
– Ну да. Детей держат вместе с немощными стариками.
– Право, странно. Инвалид дарит квартиру медсестре!
– Но это случилось. Зоя Андреевна с Настей перебрались на новое местожительство. Девушка учится в институте, характеризуется хорошо, правда, ни с кем не дружит, замкнута, малоразговорчива. Зоя Андреевна ездила в Фолпино на работу. Все.
– Все?
– А что ты еще хотела?
– Ну… не знаю. Мне не нравится история с квартирой. А что говорят криминалисты о смерти Килькиной?
– Она покончила с собой. Никаких сомнений нет. Тут все чисто.
– А почему Килькина решила лишить себя жизни?
– Понятия не имею.
– Она пила?
– Нет.
– Наркотики?
– Нет, очень положительная тетка.
– Долги?
– Жила скромно, на зарплату, сбережений не имела.
– Может, мужчина?
– Маловероятно! Ей сто лет в обед!
– Это ни о чем не говорит!
– Даже если она померла от неразделенной любви, то это не преступление! – отрезал Ваня.
– Ладно, теперь о деле Медведевой.
– Там глухо. Девочка исчезла во дворе, следы обрывались у бачков. Следователь справедливо предположил, что ее запихнули в машину. Насторожил факт, что мусорные бачки были совершенно пусты, значит, их недавно опустошили, и народ не успел накидать дерьма. Но отходы обычно вывозят утром, а Настя исчезла в районе полудня.
– Надеюсь, следователь допер заглянуть в контору, которая осуществляет вывоз мусора.
– Да, – ответил Иван, – двор Медведевых обслуживал некий Богдан Ломейко.
– Кто? – подскочила я.
– Богдан Ломейко, – повторил Свиридов, – парень оказался вне подозрений. Он утверждал, что в тот день слегка задержался и выехал на маршрут позднее, колесо пробил, менял на дороге, долго провозился, мусоровоз не «Жигули». Никакой девочки он не видел. Богдана проверили и отпустили, нормальный юноша, по работе характеризовался хорошо, имел девушку, собирался жениться, копил деньги на свадьбу, содержал больную мать. В общем, все как у всех. Вполне вероятно, что Настю увезли на другой машине, ее просто ждали.
– Кто мог знать, что девочка понесет ведро?
– Ну… наверное, она в одно и то же время выходила. Знаешь, как бывает – следят за жертвой, составляют план ее передвижений.
– Угу, – пробормотала я.
– Никаких зацепок не обнаружили. Проверили коллег и конкурентов Михаила, изучили подруг Тани, знакомых бабки Елены Сергеевны. Ни-че-го! Дело сдали в архив.
– Эй, постой, тело-то нашли!
– Чье?
– Настино.
– Нет, ты ошибаешься.
– Тебе дали неверную информацию! Следователь предъявил Татьяне мертвую падчерицу, ее обнаружили в подпольном борделе.
– Кто сказал тебе эту чушь?
– Один человек!
– Он тебя обманул! Никакого трупа не опознали! Вернее, родителям, конечно, пришлось походить по моргам, но Настя не была обнаружена.
– Ты уверен в этом?
– Как в том, что меня зовут Иван Свиридов!
– Ничего не понимаю, – пробормотала я, – зачем ей было врать?
– Кому? – полюбопытствовал Ваня.
– Неважно. Теперь давай про Илюшина.
– Обычный висяк! Убит ударом по голове. Сначала менты решили, что это грабеж, потом поняли, дело не так просто.
– Почему?
– Кошелек отсутствовал, часы тоже, но на шее осталась толстая золотая цепочка.
– Может, убийца не успел снять, ему помешали!
– Есть еще детальки.
– Не тяни!
– Илюшин был отвязный бабник!
– Знаю.
– Наш Казанова имел небольшой рост, всего метр шестьдесят восемь, но это не мешало ему слыть донжуаном.
– Многие невысокие мужчины имеют комплекс и коллекционируют женщин, доказывают сами себе: я мачо.
– Не знаю ничего о комплексах, но только экспертиза уверена – смертельный удар Илюшину нанес человек ниже его ростом. Согласись, это большая редкость – грабитель чуть выше табуретки.
– Подросток?
– В тринадцать-четырнадцать лет парни уже выглядят взрослыми. Нет, его прикончила баба.
– Одна из обиженных любовниц?
– Правильно мыслишь!
– И ее не нашли?
– Нет.
– Кого-нибудь подозревали?
– Нину Авдееву. Она родила от Илюшина дочь и частенько приходила к нему скандалить, мать Анатолия ее выгоняла, но любовница сына упорно возвращалась, требовала алименты и чтоб он женился на ней. Понятно, что она сразу попала под подозрение, но, во-первых, у Нины имелось непоколебимое алиби: в момент совершения преступления она была на работе, ее видела куча народа! А во-вторых, рост Авдеевой сто семьдесят сантиметров. Вот так. Глухарь!
– Нина Авдеева, – повторила я, – послушай, там есть ее адрес и сведения о семейном положении?
– А як же!
– Сделай милость, прочитай!
– Секундочку, где оно… ага, вот. Нина Олеговна Авдеева, русская, не замужем, не привлекалась, работает на хлебозаводе, имеет малолетнюю дочь Карину Анатольевну Авдееву, мать Елизавету Никитичну Авдееву, воспитательницу детского сада, проживает по адресу Красноколпаковская улица.
– Стоп! Теперь проверь, где прописана Килькина!
– Красноколпаковская улица… Слушай! Это одна и та же квартира! Как ты догадалась?
– Имя инвалида прочти!
– Кого?
– Девушки в инвалидной коляске, двадцатидвухлетней Карины, которая подарила жилплощадь Килькиной.
– Карина Анатольевна Авдеева! Вот это финт! Получается, что она дочь Нины!
– Ты замечательно догадлив. Интересная цепочка прослеживается. Сначала погибает Анатолий Илюшин и… Что дальше?
– Что?
– Не знаю! – рявкнула я. – Давай адрес интерната в Фолпине! Надо поболтать с Кариной! Может, она прольет свет на загадочную историю? Ничего, если я расплачусь с тобой послезавтра?
– Деньги можешь привезти в конце недели, – милостиво разрешил Ваня.
– За мной не пропадет, – заверила я.

Ровно в девять утра я набрала номер интерната в Фолпине.
– Казакова слушает, – глухим прокуренным басом сказал мужской голос.
– Можно Эвелину Лазаревну?
– Вся внимание, – прогудела директриса.
– Вас беспокоят из фонда «Свет звезды», меня зовут Дарья Васильева.
– Очень приятно, что вы хотите?
– Помочь вашему дому материально. Вас это не обидит?
– Что вы, – засмеялась Эвелина Лазаревна, – с огромным удовольствием примем любые подарки, но по продуктам есть ограничения.
– Я хочу приехать сегодня, скажите, вам нужен телевизор?
– Прямо в больное место угодили, – пришла в восторг директриса, – у нас недавно «Рубин» сдох! Столько лет пропахал – и каюк. Я голову сломала, где денег взять! Нам вас господь послал.
– Приеду около полудня, – заверила я и полетела к машине.

Слава богу, теперь в нашей стране нет проблем с товарами, я спокойно приобрела лазерную панель, видеосистему и кучу кассет со старыми советскими лентами. Конечно, в коммунистические времена в магазинах зияли пустые полки, а о приобретении хорошего телика оставалось только мечтать. И еще надеяться, что рано или поздно в профкоме вам дадут заветный талончик с печатью, по которому вы получите кота в мешке. Но вот кино в прежние годы было куда добрее нынешнего, инвалидам лучше смотреть «Любовь и голуби» или «Девчата», чем ленты со стрельбой и кровью.
Эвелина Лазаревна встретила меня, как родную дочь после долгой разлуки.
– Дашенька! – заахала она. – Можно вас так называть? Царский подарок! Мальчики, Рома, Коля, сюда!
Два широкоплечих парня с добродушными лицами даунов подошли к директрисе.
– Мы тут, – хором сказали они.
– Берите коробки и несите в зал.
Юноши закивали и ухватили коробки.
– Мальчики не уронят аппаратуру? – забеспокоилась я.
– Нет, Рома и Коля сильные и очень аккуратные, – заулыбалась Эвелина Лазаревна, – они мои помощники. Мы вообще стараемся жить одной семьей. Кто покрепче – тот помогает слабым. Вон там, видите, бабушка с палочкой?
– Да, – кивнула я.
– Это Римма Матвеевна, она одинокая, после инсульта совсем плохая была, думали, не жилица, но ее Степочка почти вылечил. Вон он, рядом катится!
Я прищурилась и увидела около коленей бабушки странное существо очень маленького роста.
– У него ног нет, – пояснила директор, – такой он родился, мать алкоголичка, отец неизвестен. Степочка с задержкой в развитии, но очень, очень добрый. Когда Римму Матвеевну привезли, он решил, что она его бабушка, ну взял и так подумал! Целыми днями у ее кровати сидел, стихи читал, песни пел. И она на поправку пошла, да так быстро! Теперь они везде вместе! Есть у нас, конечно, совсем тяжелые, в третьем корпусе. Вот где беда! Но все же в основном адекватные люди, насколько могут быть адекватны старики и никому не нужные инвалиды. И коллектив у нас замечательный!
Эвелина Лазаревна схватила меня за руку и повела по зданию. Кругом царила восхитительная чистота, кровати в палатах были накрыты относительно новыми пледами, на тумбочках лежали салфетки, на окнах висели ситцевые занавески.
– Мир не без добрых людей, – рассказывала директриса, – вот недавно подарили нам партию спортивных костюмов. Они висели, висели в магазине и не продались. Хранить залежалый товар дороже, чем его утилизировать. Позвонили нам и спросили: «Берете? Привезем. Только они из моды вышли!» Вот чудаки! Какая нам разница! Мы забрали и всех приодели. Сердце радуется, какие наши красивые стали! Еще с издательством договорились, они библиотеку нам подарили. Чудесные книги! А теперь вы с телевизором, видеомагнитофоном и дисками. Да, кстати, где ведомость?
– Вы о чем? – не поняла я.
– Надо же расписаться и оформить подарок для вашей бухгалтерии!
Я улыбнулась.
– Фонд основан на мои личные средства, я помогаю, кому захочу, отчитываться мне не перед кем.
Глава 20
Эвелина Лазаревна всплеснула руками.
– Огромное спасибо! Давайте угощу вас обедом! У нас чудесно готовят. Вот здесь и сядем, в столовой, мы едим вместе с подопечными.
Мы устроились за небольшим столиком, покрытым скатертью в бело-красную клетку. Оксана, всю жизнь прослужившая в клинике, один раз сказала мне:
– Если врачи и медсестры питаются на больничной кухне, значит, не воруют и правила гигиены соблюдают. Когда персонал даже не заглядывает на пищеблок, лучше местные разносолы не пробовать.
– Почему вы решили именно нам помочь? – полюбопытствовала Казакова, подвигая ко мне тарелку с блинчиками.
– О вашем доме идет хорошая слава, и я абсолютно уверена, что после моего отъезда телевизор будет стоять в общем зале, а не переедет домой к местному начальству, – объяснила я.
– Кто же вам рассказывал о Фолпине? – продолжала удивляться Казакова.
– Зоя Андреевна Килькина, – невозмутимо ответила я.
Эвелина Лазаревна вскинула брови.
– Зоя?
– Да, да.
– Вы с ней знакомы?
– Это кажется вам странным?
Казакова стала вертеть в руках чайную ложку.
– Трудно представить, что Зоя имела друзей.
– Она выглядела нелюдимой? Хмурой букой?
– Нет, – вздохнула Эвелина Лазаревна, – просто была очень закрытой. Когда нам позвонили из милиции и сказали, что Килькина покончила с собой, я поняла, что не знаю о ней ничего, кроме анкеты, об остальном можно было лишь догадываться!
– Вы можете рассказать о Зое Андреевне и Насте? Какие у них были отношения?
Эвелина Лазаревна положила ложку на стол.
– Для этого вы и привезли телик? Вам нужны сведения о Килькиных?
– Что вы, просто…
– Ладно вам, – махнула рукой Казакова, – пойдемте ко мне в кабинет, там и потолкуем.
Усадив меня на диван, директриса сказала:
– Могу изложить только известную всем информацию. В свое время мы испытывали огромные трудности. Финансирование свелось почти к нулю, зарплату сотрудникам задерживали надолго, работа у нас непростая, вот персонал и начал разбегаться.
Желая хоть как-то заинтересовать людей, Эвелина Лазаревна сумела получить на баланс небольшой дом. Ранее здание принадлежало расквартированной в Фолпине воинской части, но потом вояк расформировали. Каким образом директриса ухитрилась заполучить двухэтажный барак и сделать там ремонт, отдельная песня.
– У нас тогда только-только появилось коммерческое отделение, – хмурилась Эвелина Лазаревна, – пятый корпус отдали под платный контингент. Сейчас мы деньги получаем, а тогда я клич кинула: возьму на содержание ваших стариков и инвалидов, если с ремонтом поможете. Голь на выдумку хитра.
Приведя домишко в относительно приличный вид, Эвелина начала искать сотрудников. Особые надежды она возлагала на переселенцев, этнических русских, вынужденных бежать из бывших советских республик в связи со вспышками национальных распрей. Среди тех, кто бросил насиженные места, имелось немало хороших медиков, им было негде жить, доктора соглашались работать строителями, медсестры нанимались в прислуги, а тут интернат под Москвой, да еще дают квартиру! Эвелина Лазаревна получила возможность выбора, желающих ухаживать за больными оказалось больше, чем вакансий.
Одной из претенденток и была Зоя Андреевна.
Эвелине Лазаревне Килькина понравилась. Вдова военного с ребенком, не избалованная жизнью женщина, такая станет работать не за страх, а за совесть. Кроме того, она имеет высшее медицинское образование, но согласна быть медсестрой, характеристики замечательные. И Казакова взяла Килькину на работу.
День в день новая медсестра появилась на службе, отработала свою смену и пошла в раздевалку.
– Зоя Андреевна, – окликнула новенькую Галя, сестра-хозяйка, – подите поешьте.
– Спасибо, я тороплюсь, – тихо ответила новенькая.
– Ах да, – спохватилась Галя, – у вас дочка имеется. Возьмите с собой котлеток.
– Не надо.
– Берите, берите, – радушно предлагала сестра-хозяйка, – небось еще не обустроились! Да вы не волнуйтесь, у нас еда остается! Прихватите для девочки булочек.
– Обойдусь, – отбрыкивалась Килькина, но от Гали было непросто отвязаться.
– Дети любят выпечку, – авторитетно заявила сестра-хозяйка, – по своим знаю, они готовы целый день хлеб с вареньем жевать.
– Настя заболела, – мрачно сообщила Зоя.
– Господи! Что случилось? – искренне забеспокоилась Галя.
– Сначала аппендицит, – коротко пояснила Килькина, – прямо с вокзала по «Скорой» увезли, операцию сделали, а сейчас еще воспаление легких подцепила.
– Зачем же вы на работу пришли? – заахала сестра-хозяйка.
– Так ведь первый день, нехорошо с прогула начинать!
– Ой, мамочка, – засуетилась Галя, – вы за дочкой ухаживайте, а я к Эвелине сбегаю!
Директриса посочувствовала новенькой медсестре и дала той неделю за свой счет. Через семь дней Зоя появилась в корпусе, на голове у нее был повязан черный платок. Эвелина Лазаревна насторожилась и в конце концов спросила:
– Как ваша дочка?
– Ничего, – спокойно ответила Килькина, – ей уже лучше, антибиотики прокололи.
– Ой, беда, – покачала головой Эвелина, – где же она так сильно простудилась?
– Без куртки на улицу вышла, – быстро ответила Зоя, – уж извините, не привыкла я на службе о личном болтать.
– Простите за неуместное любопытство, – смутилась Казакова, – просто я хочу вам помочь.
– Благодарю, но нам ничего не надо, – сухо ответила Килькина.
Больше Зоя никогда ничего о дочери не рассказывала. Детей в интернате было немного, кто ездил на инвалидной коляске, кто имел умственные отклонения, поэтому Эвелина Лазаревна однажды очень удивилась, увидав во дворе незнакомую девочку, которая сидела на скамейке около колясочницы Карины Авдеевой.
– У нас новенькая? – спросила Казакова у Галины, которая принесла в этот момент директрисе на подпись документы.
– Нет, – покачала головой Галя, – с чего вы решили?
– А с кем Авдеева играет?
– Это дочка Килькиной, – пояснила Галя, – у нее в школе карантин, дома одна оставаться боится, хоть и большая уже, одиннадцать лет, да за Зойкой хвостом ходит. Я прямо удивилась! Зоя ее привела и говорит: «Посиди во дворе», а у девчонки истерика началась: «Не бросай меня, не оставляй». Я разрешила ее с Карой Авдеевой познакомить.
– И правильно, – кивнула Эвелина Лазаревна, – Карине веселей будет, у бедняжки тут друзей нет.
Казаковой было до слез жаль Авдееву. Девочке не повезло с самого рождения, она жила с матерью, отца не имела даже по документам. Отчество получила скорей всего от фонаря, ну надо было какое-то написать, и мамаше пришло в голову имя Анатолий. Сначала Карину сдали в круглосуточные ясли, затем в детский сад на пятидневку, шалава-мать норовила оставить малышку в учреждении навсегда, каждую пятницу ей звонила воспитательница и говорила:
– Нина, имейте совесть, время к девяти идет! Пора девочку забирать.
Воспитательница заботилась о Карине лучше матери, и именно она забеспокоилась, когда в понедельник Кару не привели в садик. Она побежала к директрисе и настояла, чтобы к Авдеевым пошел участковый.
– У Кары мать умерла недавно, а бабушка внучку в восемь утра приводит! В любом состоянии: больную, сопливую, с температурой. Ей лишь бы внучку с рук сбагрить. А сегодня ее нет! Там что-то случилось! – твердила воспитательница.
В конце концов милиция вскрыла квартиру и обнаружила в ней мертвую бабушку и Карину в глубоком обмороке.
Старшая Авдеева умерла в ночь с пятницы на субботу, и несчастная крошка провела около трупа почти двое суток. Выйти из квартиры шестилетняя малышка не могла, телефон был отключен за неуплату. Ребенка отправили в больницу, а оттуда Карина переехала в психоневрологический интернат. С умственным развитием у девочки был полный порядок, но у нее после дней, проведенных около мертвой бабушки, отнялись ноги. Медицина лишь разводила руками – по идее, Карина должна бегать, никаких физических поражений нет, но малышка не могла даже стоять.
Живи Карина с любящими мамой и папой, ее бы, наверное, простите за глупый каламбур, поставили на ноги, но малышка очутилась в интернате, где до нее никому дела не было. Карину кормили, учили, никогда не обижали, но не пытались вылечить. Да и как бороться с параличом?
Несмотря на тяжелую судьбу, Карина сохранила ясность ума и была приветлива. Эвелина любила девочку и искренне обрадовалась, когда у той появилась подружка, Настя Килькина.
Вот последнюю директриса не могла назвать вполне адекватной. Настя пугалась собственной тени, легко начинала плакать и решительно отказывалась оставаться одна.
В паре Карина – Настя инвалид оказалась лидером, сильной личностью, а здоровая физически девочка слабой, ведомой, какой-то сломленной. Дети были невероятно похожи, беленькие, голубоглазые, худенькие, востроносые, а когда сделали одинаковые прически и вовсе начали смахивать на близнецов. Вот только характеры у подруг оказались полярными: Карина напоминала боевого слона, упорно идущего к цели, а Настя пугливого ленивца, крикни на него – и он свалится с дерева.
Шли годы, а девочки дружили все крепче и крепче. В конце концов Карина попросту переехала жить к Килькиным. Это было против всяких правил, но Эвелина закрывала глаза на нарушение. Во-первых, барак стоял на территории психоневрологического диспансера, а во-вторых, директор не хотела рушить дружбу девочек.
Ну а когда девочки выросли, в интернат явился нотариус, и Эвелина узнала о готовящейся сделке.
В первый момент директриса испугалась и помчалась к Карине.
Та совершенно спокойно сказала:
– Я имею право распоряжаться своей площадью, она моя по закону. Квартира не государственная, кооперативная, поэтому проблем не возникнет. Мы с Настей хотим жить вместе, она оформит надо мной опекунство по правилам, через суд.
– Настя не работает, – попыталась внести ясность Эвелина, – студентке не разрешат опеку.
– А Зоя Андреевна на что? – улыбнулась Карина. – С ней-то порядок. Не волнуйтесь, Эвелина Лазаревна! Скоро я уеду от вас.
Так и вышло. Эвелина Лазаревна была поражена, узнав, с какой скоростью Килькина провернула дело. Стало понятно, зачем Карина подарила ей свою квартиру. Человеку без собственной жилплощади опекуном инвалида не стать, а Зоя Андреевна жила в служебной квартире.
Авдеева уехала с Килькиными, но Зоя Андреевна продолжала работать в интернате. Пару раз Эвелина спрашивала:
– Как девочки?
– Хорошо, – сухо отвечала медсестра, – учатся, все у нас замечательно.

Казакова замолчала, потом осторожно спросила:
– А что случилось с Настей? Вы же приехали неспроста, телевизор лишь повод?
– Верно, – согласилась я, – хотела поговорить с Кариной, спросить, чем Килькины заслужили такой подарок, но теперь мне многое стало ясно. А где сейчас Карина?
– Так с Настей!
– Вы уверены?
– А где ж ей быть? – изумилась Эвелина.
– Действительно, – пробормотала я, – почему вы решили, будто с Настей что-то случилось?
– Ну… так, – нехотя ответила директор.
– Отчего не предположили, что беда стряслась с Кариной? Инвалиды более уязвимы!
– Только не Кара, – усмехнулась Эвелина, – она себя в обиду не даст, а Настя… Та совершенная амеба! Думаю, ее Зоя в детстве затравила, я случайно стала свидетельницей очень неприятной сцены!
– Какой? – напряглась я.
Эвелина вытащила сигареты.
– У нас у забора куст сирени растет, за ним лавочка стоит, ее с дорожки не видно. Один раз иду домой и слышу шорох…
Казакова сразу поняла, что на скамейке сидит кто-то из обитателей интерната, другим людям просто нечего здесь делать, время клонилось к вечеру, скоро отбой. Казакова решила обогнуть куст и вернуть подопечных в палату. У многих обитателей интерната при отсутствии разума обострены половые инстинкты, и одной из основных задач медиков было не допустить греха.
Эвелина решительно шагнула к кусту и тут услышала сердитый голос Зои:
– Ты мне надоела! Брошу тебя.
– Мамулечка! Не надо, – захныкала Настя.
– Привяжу в лесу к елке и уйду!
– Не надо!
– Чего, испугалась?
– А-а-а!
– Говори нормально!
– Да-а-а!
– Хочешь в чащу?
– Не-е-ет!
– Будешь слушаться?
– Да-а-а, – рыдала Настя, да так отчаянно, что у Эвелины защемило сердце.
– Смотри у меня! – не успокаивалась Зоя.
– А-а-а!
– Замолчи!!! – рявкнула мать.
Из-за кустов донесся шелест, потом странные квакающие звуки.
– Ну хватит, – уже ласковым тоном сказала медсестра, – перестань! Ты же знаешь, что я тебя люблю! Успокойся! Ради тебя стараюсь! Хочешь всю жизнь в Фолпине гнить?
– Не-ет!
– Значит, слушайся!
– Да-а-а! Мне страшно! В лесу привяжут к елке!
– Ты со мной, бояться некого.
– Да-а-а! – заикала Настя. – А я боюсь.
– О господи! Вот таблетка, живо ешь!
– Не хочу-у-у!
– Жри говорю!
– Не-ет! У меня от них голова болит!
– Ну все! Завтра точно в лесу окажешься! Позвоню тете Лизе, она Богдана пришлет! Глотай!
– Не-ет!
– Тихо, тихо, – заворковала Зоя, – всего-то и делов – лекарство выпить. А теперь сама рассуди! Зачем я тебя кормлю, пою, лечу, а? Если б хотела тебя выгнать, к чему время тратить? Живу тут только из-за твоих медикаментов. Где их еще достать? А ты без таблеток в дуру превратишься!
– Как Оля из седьмой палаты? – дрожащим фальцетом спросила Настя.
– Еще хуже, – успокоила ее добрая маменька, – как баба Клава из шестнадцатой.
– Не хочу!
– Тогда слушайся! И заживем богато! Пошли домой. Я тебя люблю!
– Ма-а-ама-а! Не бросай меня!
– Я никогда тебя не оставлю, – заверила Зоя, – солнышко, птенчик мой, ну, побежали, хочешь мороженого?
Глава 21
Эвелина Лазаревна бросила на стол пачку сигарет.
– Мне тогда захотелось подойти к Зое и сказать: «Что же ты над ребенком издеваешься! Пугаешь невесть чем!»
Но какое право имела директор на подобное заявление? Настя не живет в интернате, у нее есть родная мать!
Напуганная словами о таблетках, Эвелина Лазаревна проверила лекарства и успокоилась, похоже, ни одна пилюля из строго подотчетного фонда психотропных средств не ушла на сторону. Если Зоя и таскала лекарства, то это были анальгин, аспирин или но-шпа! Но ведь они особого вреда не нанесут.
– И вы разрешили Карине поехать в семью, где творились странные вещи?
Эвелина занервничала.
– Опеку оформил суд.
– Ладно, – отмахнулась я, – понятно, просто представился случай избавиться от инвалида.
– У Кары в интернате не было никаких шансов, – пробормотала Казакова, – на воле она могла получить образование, ну, допустим, овладеть компьютером. Ой, все…
Не договорив, директриса упала головой на сложенные руки и зарыдала.
– Вам плохо? – вскочила я.
Эвелина подняла лицо.
– Нет, очень хорошо! Хватит меня мучить! Я все поняла, когда вы Килькиной интересоваться стали. Иван Иванович как-то узнал про Настин приход. Теперь меня проверяете. Передайте шефу, что… о боже!
Казакова снова зарыдала, я вытащила из сумки бутылку минералки и протянула директрисе.
– Выпейте и попытайтесь успокоиться. Я не знаю никакого Ивана Ивановича.
– Врете, – прошептала Казакова, – зачем тогда телик привезли и беседу затеяли. Это он вас прислал!
– Кто такой Иван Иванович?
– Милосердный человек, благодетель!
– Почему тогда вы его боитесь?
Эвелина Лазаревна прижала руки к груди.
– Я очень перед ним виновата! А он! Слава богу, ничего не узнал! Это все Настя! Она пролезла! Тихая, тихая, да пройда! Впрочем, я думаю, ее Кара подучила! Зачем? В толк не возьму! Я и подумала, здорово, что Карину забирают, они уедут и… О боже!
Я стукнула кулаком по столу.
– Прекратите истерику!
Эвелина замерла с открытым ртом.
– Теперь послушайте, да, я приехала неспроста, но с Иваном Ивановичем незнакома…
Казакова молча слушала, а я изложила ей лишь часть фактов, но и их хватило, чтобы директрису затрясло в ознобе.
– Настя назвалась дочерью Медведева? Почему?
– Вот это я и хочу выяснить!
– У нас никакой Михаил не появлялся! Речи не было о том, что Настя приемная дочь Зои. Тут какая-то ошибка, путаница.
– Кто такой Иван Иванович и как он связан с отъездом Килькиной и Авдеевой?
– Это совсем другая история, она не имеет к Насте отношения, – зачастила Эвелина.
Я усмехнулась:
– Уважаемая госпожа Казакова, если мы сейчас с вами не договоримся, завтра сюда явится полковник Дегтярев, один из ответственных сотрудников уголовного розыска. Подумайте, вам комфортнее побеседовать со мной или давать показания под протокол?
– Я не сделала ничего противозаконного!
– Тем более!
– У вас есть дети? – неожиданно спросила Эвелина.
– Двое, – не вдаваясь в подробности, ответила я.
– Здоровые?
– Нормальные люди.
– Тогда вам меня не понять!
– Вы расскажите, я попытаюсь!
Эвелина сгорбилась в кресле.
– Когда я принимала этот интернат, тут была беда! Да по всей стране разруха царила, предприятия стояли, продукты только из гуманитарной помощи, лекарств нет. До психоневрологического интерната никому дела не было! Господи, вы бы посмотрели, что творилось здесь. Канализация не работала, электричество отключили, персонал разбежался, батареи разорвало, и я одна со стариками и детьми-инвалидами. Впору было руки на себя наложить. К кому ни побегу – вон гонят! И тут пришел мужчина!
Вернее, он приехал, поразив Эвелину невиданной ранее дорогой иномаркой. Посетитель представился секретарем богатого человека по имени Иван Иванович. Себя посланец велел величать Сергеем.
– Иван Иванович имеет свободные средства и готов помочь интернату, – заявил Сергей.
Эвелина Лазаревна испугалась. Ну у кого в девяностых годах прошлого века имелись лишние деньги? Ясно, что не у академиков. Но надо было спасать несчастных больных, впереди маячила зима, а она, без отопления и электричества, могла стать последней для инвалидов.
– И что вам от меня надо? – осторожно осведомилась директриса.
– Самую малость, – пояснил Сергей. – У Ивана Ивановича есть сестра, у бедняги нелады с головой. Не спрашивайте причин, просто примите это как факт. Иван Иванович поможет вам с ремонтом, а вы поселите у себя несчастную и приглядите за ней. Основное пожелание – с ней никто не должен встречаться. Анна, так зовут больную, имеет дочь, Иван Иванович боится, что сообщение о безумной матери сильно ранит его племянницу. Короче, Анну объявят умершей и привезут к вам!
– Но, – робко заикнулась Эвелина, – паспорт… документы.
– Не бойтесь, все при ней! – успокоил ее Сергей. – Главное, изоляция, и поменьше вашего медперсонала. За Анной станет ухаживать одна женщина, отличный специалист, она приедет вместе с сумасшедшей.
Казакова согласилась, Иван Иванович оказался человеком дела, зиму обитатели интерната встретили во всеоружии, в тепле, при свете, с горячей едой.
Анну поселили в маленьком домике, стоящем отдельно от основного корпуса. Очевидно, Иван Иванович очень любил сестру, потому что помещение для нее отделал шикарно и приставил к ней медсестру, Елизавету Ломейко.
– Кого? – подскочила я.
– Елизавету Ломейко, – повторила Казакова, – хорошую сиделку, очень положительную, прям монашку. Глаза в пол, на голове платок, слова из нее не выдавить.
Несколько лет Ломейко безотрывно бдила за Анной, брала лишь один выходной в месяц и уезжала в Москву. Тогда в домике сидел кто-нибудь из местных сестер. Но Елизавета перед отъездом непременно делала подопечной укол и говорила сменщице:
– Анна спит, не будите ее, греха не оберетесь. Если, не дай бог, она очнется, звоните мне, вот номер телефона.
Но больная ни разу не доставила никому хлопот. Иван Иванович никогда не появлялся в интернате, он не звонил Казаковой, все проблемы решал Сергей. Он появлялся раз в год, отдавал деньги вперед сразу за двенадцать месяцев и более не беспокоил директрису.
Потом вдруг Елизавета не вернулась после выходного, и Анна осталась без присмотра. Вот тогда Эвелина впервые воспользовалась телефоном, который дала ей сиделка. Трубку сняла незнакомая женщина, представилась соседкой и сказала:
– Она сломала ногу, упала на улице. Вот не везет ей! Знаете, Богдана-то убили!
– Кого? – не поняла Эвелина.
– Сына Лизы, – словоохотливо пояснила соседка, – пришла беда, отворяй ворота. Осталась она одна, кто ухаживать за ней станет?
Через час после этой беседы в интернате неожиданно появился Сергей.
– Елизавета попала в больницу, она рекомендовала на свое место Зою Андреевну Килькину, – с порога сказал он, – как вам эта кандидатура?
Эвелина удивилась. И когда только ни с кем не разговаривавшая Елизавета ухитрилась сдружиться с молчаливой Зоей? Но ответила искренне:
– Килькина подходит! По образованию она врач, но обстоятельства вынуждают ее работать медсестрой, и она неболтлива.
– Отлично, – кивнул Сергей, – проведите инструктаж – и за дело.
– А если Зоя откажется? – поинтересовалась Эвелина. – У нее дочь не слишком взрослая, а с Анной надо неотлучно сидеть.
– Не беспокойтесь, – ответил Сергей, – думаю, медсестра согласится, вы проведите беседу.
Естественно, директор не могла отказать секретарю никогда не виданного благодетеля. Иван Иванович сделал для интерната много хорошего. Именно он сумел выбить для привлечения людей тот самый дом, в котором сейчас проживала Зоя, а сколько раз спонсор давал деньги! Ясное дело, Эвелина вызвала Килькину и сказала:
– С сегодняшнего дня предлагаю тебе работать в спецотделении, занимаешься только одной больной, находишься при ней неотлучно. Выходной один день в месяц, но зарплата прибавится.
Директриса полагала, что Зоя начнет задавать вопросы, но та сухо ответила:
– Понятно.
– Тебя проинструктируют в отношении лекарств, – перешла к делу Эвелина.
– Я в курсе назначений, – как ни в чем не бывало сказала Килькина.
– Откуда? – изумилась Эвелина, которая сама не знала, что дают Анне.
– Последние месяцы именно я заменяла Елизавету Андреевну, когда та уезжала на выходной, – как всегда бесстрастно пояснила Зоя, – Анна ко мне привыкла. Вы не волнуйтесь, я справлюсь!
И жизнь в интернате побежала по накатанной колее.
Потом к Эвелине Лазаревне приехала пожилая дама. Явилась она не в интернат, а к директору на квартиру. Правда, Казакова живет в том самом много раз упомянутом здании, и понятие «дом» давно слилось у нее со словом «служба».
Незнакомка приехала около девяти вечера в субботу. В Фолпине народ продолжал жить по старинке, многие не запирали замков. Эвелина тоже не думала о безопасности, поэтому просто удивилась, когда вдруг услышала из коридора незнакомый голос:
– Здравствуйте! Эвелина Лазаревна, вы где?
Директриса вышла на зов, увидела пожилую, хорошо одетую даму, хотела спросить: «Кто вы?» – но не успела.
Пенсионерка рухнула на колени, вытянула вперед руки и запричитала:
– Помогите, умоляю, сердце разрывается, извелась вся, устала, дайте на дочь взглянуть!
Эвелина Лазаревна кинулась поднимать старуху, но та упорно твердила:
– Разрешите с дочкой встретиться.
– Ваша дочь помещена в интернат? – решила выяснить директриса.
– Да, да, да, – затрясла головой старуха.
– Нет никаких препятствий к свиданию, – попыталась растолковать ей Эвелина, – завтра после двенадцати можете увидеть дочку. С утра у нас процедуры и занятия, а после полудня свободный график посещений.
– Нет, мне сейчас надо, – настаивала незнакомка.
– Время позднее, уже объявили отбой.
– Ради Христа, – заплакала старуха, – завтра никак не могу! Можно ее не будить, мне бы только взглянуть и убедиться, что она жива.
– Ладно, – после некоторого колебания согласилась директриса, – как зовут вашу дочь?
Старуха нервно оглянулась.
– Она у вас содержится в особых условиях, под присмотром, отдельно от остальных, как в тюрьме заперта.
– Анна! – отшатнулась Эвелина. – Нет, нет, и не просите, к ней нельзя.
– Мне одним глазком посмотреть, – рыдала дама.
Больше часа пенсионерка уговаривала директрису, буквально валялась в ногах у Казаковой и в конце концов уломала ее.
– Анна сейчас спит, – сказала Эвелина, – ее сиделка ушла домой, я отведу вас во флигель и покажу больную, но вы не должны пытаться ее разбудить, хорошо?
– Клянусь! – жарко воскликнула старуха.
И Эвелина Лазаревна из жалости к несчастной матери нарушила строжайший указ Ивана Ивановича, отвела старуху в особую палату.
Когда та увидела мирно спящую Анну, она сначала замерла, а потом с воплем: «Ларочка!» – ринулась к кровати.
Слава богу, Анна была под воздействием сильного лекарства и даже не вздрогнула, когда старуха начала тормошить ее.
– Вы с ума сошли! – возмутилась Эвелина, оттаскивая мать. – Обещали просто посмотреть!
И тут у старухи началась истерика, испуганная Эвелина выволокла гостью из флигеля, почти донесла до собственной квартиры и усадила на диван.
– Ларочка, – стучала зубами незнакомка, – Ларисочка!
– Вы ошибаетесь, – попыталась утешить ее директриса, – женщину зовут Анна! По паспорту она Анна Ивановна Сергеева!
И тут из уст посетительницы полился такой рассказ, что у Эвелины Лазаревны перехватило дыхание.
Старуха не назвала своего имени, но о судьбе дочери сообщила шокирующие подробности. Относительно молодую обитательницу интерната звали Ларисой, у нее нет братьев, богатый человек, именующий себя Иваном Ивановичем, является ее мужем. В свое время Лариса испытала огромный стресс, на ее глазах убили человека. Она побоялась идти в милицию, рассказала о произошедшем матери, и женщины решили, что лучше всего хранить молчание. Происшествие случилось за неделю до свадьбы Лары, невеста уже была беременна от жениха, мать подумала, что дочь, в жизни которой предстояли изменения в лучшую сторону, скоро забудет о том убийстве и станет спокойно воспитывать ребенка.
Но получилось иначе. Правда, первый год после рождения девочки Лариса вела себя относительно нормально, но чем старше становилась дочь, тем хуже делалась мать. Когда малышке исполнилось пять лет, Лара окончательно превратилась в сумасшедшую, и перед мужем встал вопрос: как поступить?
Иван Иванович обожал дочь, меньше всего на свете он хотел, чтобы девочка узнала о болезни матери. Ларису следовало поместить в психиатрическую клинику, она перестала быть адекватной, ею овладела параноидальная мысль: что то давнее убийство совершила она, Лариса. Она не свидетель, а главный преступник.
Иван Иванович богат, он спокойно мог устроить свихнувшуюся жену в лучшую московскую клинику, но тогда любимой дочке придется жить, зная, что мама в психушке. В нашем обществе бытует мнение: если у человека родные не дружат с головой, то и сам он с левой резьбой.
Иван Иванович знал, что жену вылечить нельзя, но физически-то Лариса была крепкой, жить она могла долго. Тем временем любимая дочка подрастает и скоро начнет задавать вопросы.
И он придумал план. Нашел небольшой подмосковный психоневрологический интернат и устроил туда жену под чужим именем. В курсе были всего двое: сам Иван Иванович и мать Ларисы, которая целиком и полностью поддерживала зятя.
Богатому человеку в России закон не писан, поэтому Иван Иванович легко выполнил задуманное. На момент появления в Фолпине старухи Лариса-Анна спокойно жила во флигеле, много лет в одном и том же состоянии, ей не делалось ни лучше, ни хуже. Два раза в год, весной и осенью, у пациентки начиналось обострение, но Иван Иванович никогда не забывал прислать необходимые медикаменты.
Мать сумасшедшей пыталась не думать о дочери, но сейчас, почувствовав приближение смерти, решила навестить Ларису и понять: дочь совсем плоха или способна узнать свою маму?
– Перед тем как уйти на тот свет, мне у нее прощения попросить надо, – стонала старуха.
– Вы ни в чем не виноваты, – попыталась утешить ее Эвелина, – болезнь не разбирает, молодого и старого косит.
– Нет, нет, – бубнила старуха, – мне бы с ней поговорить. Вы уж разрешите ее навещать изредка!
Директриса нахмурилась, а старуха вцепилась в Казакову мертвой хваткой и зашептала:
– Никто не узнает, я сама зятя боюсь! Он зверь! Ночами наезжать стану, сиделки не будет! Не гоните меня, поймите материнское сердце.
– И вы разрешили? – тихо спросила я.
Эвелина кивнула.
– Да. Поставила себя на ее место, подумала, что она много лет не видела своего ребенка, говорила всем: «Дочь умерла», но на самом деле хорошо знала – ее кровиночка живет взаперти, больная, несчастная. Авторитарный, богатый зять запрещает им видеться. Мрак!
– И что же случилось дальше? – поинтересовалась я.
Глава 22
– Незадолго до того, как закрутилась история с опекунством Карины и дарением квартиры Зое, – вздохнула Эвелина Лазаревна, – я заболела: язва обострилась.
Эвелина стала пить лекарства и потеряла сон. Поздно ночью она, маявшаяся в постели, поднялась, распахнула окно и стала смотреть на буйно цветущие астры. Стояла ранняя, очень красивая осень, пациенты давно спали, двери корпусов были хорошо заперты, и Казакова не ожидала никого увидеть.
Вдруг среди кустов промелькнула тень, а в полнейшей тишине послышался хруст гравия, которым были посыпаны дорожки.
Эвелина начала вглядываться вдаль, несколько раз за ночь территорию проверяют охранники, их всегда сопровождает собака. Секьюрити не таятся, они ходят открыто, более того, им не раз влетало от дежурных врачей за шум. Здоровенные юноши не только топали, как сытые слоны, они еще и громко хохотали, обсуждая свои дела, и порой будили обитателей интерната. Но сейчас тень мелькала, словно призрак, шмыганула к флигелю, где жила Анна, и юркнула за дверь.
Эвелина Лазаревна испугалась, на ночь привилегированная пациентка оставалась одна. Зоя, сделав ей укол, уходила спать, флигель тщательно запирался. Анна вела себя тихо, никаких дебошей не устраивала, крепко спала под воздействием лекарств, ее физическое состояние не внушало тревоги, поэтому директриса не волновалась о подопечной. Но сейчас кто-то влез во флигель!
Казакова живо оделась и побежала во двор.
Дверь домика оказалась заперта, но у Эвелины имелись свои ключи, она отперла замок и решительно сказала:
– Есть тут кто? Немедленно отвечайте! Иначе охрану вызову!
Раздались шаги, и из палаты в коридор вышла… Зоя.
– Что случилось, Эвелина Лазаревна? – удивилась она. – Вы не спите?
– Это ты? – поразилась директриса.
– А кто ж еще? – пожала плечами Килькина.
– Почему не ушла домой? – недоумевала Казакова.
– Анне не по себе весь день было, осень на дворе, обострение началось, – спокойно пояснила Зоя, – вот я и решила тут прилечь. Я иногда так делаю, если больная беспокоится.
– Не знала, что ты порой ночуешь на рабочем месте, – протянула Эвелина.
– Зачем вас ерундой грузить, – не растерялась Зоя, – дело рутинное, я за Анну отвечаю, хорошо ее знаю, понимаю, когда надо особую бдительность проявить.
И тут из комнаты послышался звон. Опередив замешкавшуюся Зою, Эвелина влетела в палату, увидела мирно спящую Анну, разбитый стакан на полу и фигуру, аккуратно собиравшую осколки.
– Это кто еще здесь? – оторопела директриса.
– Настя, – после легкого колебания ответила Зоя.
Девушка встала и промямлила:
– Здрассти.
В комнате горел ночник, в полумраке лицо Насти было плохо различимо. В первую секунду Эвелина не узнала дочь Зои, потом подумала, что та больше смахивает на Карину, уж слишком нагло девица смотрела на Казакову. Но не успела глупая мысль прийти врачу в голову, как Эвелина выбросила ее прочь.
Девушка великолепно передвигалась на своих двоих, а Карина ездит в коляске, просто Авдеева и Килькина очень похожи, а Эвелина нечасто видела девушек.
– Что здесь делает Настя? – возмутилась Казакова.
Во взоре Зои мелькнула растерянность.
– Помочь мне пришла!
Эвелина обозлилась.
– И часто ты нарушаешь правила? Что здесь творится по ночам? Я тебе доверяю, а, выходит, зря. Понимаешь, как нам влетит, если обнаружится, что к Анне ходят посторонние?
– Это Настя, – стала оправдываться сиделка, – она своя.
– Тебе велели никого не впускать!
– Это первый раз случилось, – ныла Зоя, – простите, Христа ради.
– Тебя выгонят, – злилась Казакова.
– Ну если о посторонних речь зайдет, нам двоим не поздоровится, – вдруг нагло заявила Килькина, – лучше вам молчать!
Эвелина не успела сообразить, на что намекает медсестра, Настя внезапно кинулась к матери, зарылась лицом в ее халат и заплакала:
– Не оставляй меня одну! Боюсь! Боюсь! Боюсь!
Зоя беспомощно глянула на Эвелину и, враз растеряв непонятно откуда взявшуюся наглость, сказала:
– Вот беда! Настю в детстве напугали! Оставила ее дома одну, мы на первом этаже жили, окна без решеток, наркоман и влез, искал, чего бы спереть и дурь купить. Денег не нашел, девочку увидел и изнасиловал. С тех пор Настя не может одна ночевать. Уже ведь взрослая, школу заканчивает, но нет! Видите, как нервничает? Я сегодня решила Анну постеречь, а дочь посидела в квартире и сюда прибежала. Уж извините, это больше не повторится!
Директриса посмотрела на скулящую Настю и испытала приступ жалости.
– Я не знала ни о чем, – сказала она. – Ладно, забыли! Но больше Настю сюда не приводи.
– Никогда! – с жаром пообещала Килькина.
– Настю надо показать врачу, – не успокаивалась врач, – обратись к Эдуарду Львовичу, он завтра придет на работу, попроси психолога о консультации!
– Спасибо, непременно так сделаю, – бубнила Зоя.
Эвелина Лазаревна отправилась к себе, но на душе у нее скребли кошки. Правду ли сказала сиделка? Сколько раз она брала с собой дочь? Что знает Настя об Анне! Ох, нехорошо получается, вдруг до Ивана Ивановича дойдет весть о несоблюдении тайны?
Понятно, почему Эвелина обрадовалась, узнав, что Настя и Зоя переезжают в Москву вместе с Кариной. Больше дочь сиделки не станет по ночам шастать во флигель, и благодетель никогда не узнает о нарушении режима.
– У вас есть фотография Анны? – спросила я.
Эвелина Лазаревна помотала головой.
– Нет.
– Даже в личном деле?
– У нас ведь не листок по учету кадров, а медицинская карта, – пояснила врач, – при ней никаких снимков, кроме рентгеновских, нет.
– Разрешите взглянуть на Анну?
– Это невозможно, – дрожащим голосом заявила Эвелина.
– Мне необходимо увидеть ее лицо! Кто сейчас следит за ней?
– Временно одна из наших сотрудниц. Иван Иванович пока никого не прислал.
– Вот и скажете, что я кандидат на роль сиделки.
Директриса встала.
– Вы мне выкручиваете руки. Ну хорошо, пошли.

Небольшой флигель внутри напоминал номер пятизвездочного отеля, а Анна, одетая в белоснежный халат, запросто могла сойти за богатую бездельницу, которая кочует из страны в страну в поисках приключений.
Когда мы вошли в комнату, больная сидела в кресле, держа перед собой ящик с какими-то пластмассовыми деталями.
Чисто вымытые, красиво завитые волосы свисали, загораживая ее лицо, на приход незнакомых людей больная никак не отреагировала.
– Все в порядке? – спросила Эвелина у полной тетки в белом халате.
– Да, – вежливо ответила та, – Анечка сейчас крепость строит. Мы сначала отберем синие детали, а потом красные. Анечка сегодня молодец, она вспомнила цвета, да? Анюточка, посмотри сюда! Подними голову! Надо поздороваться.
Волосы откинулись назад, и я увидела лицо бедной женщины. Конечно, я ожидала увидеть в палате именно ее, но все равно испытала удивление. Мне в глаза смотрела Лариса Кругликова. Я не была знакома с первой женой Михаила, но очень хорошо помню большую фотографию, которая, несмотря на недовольство Тани, стоит у ее мужа в кабинете. Лариса практически не изменилась, за много лет, прошедших со «смерти» Кругликовой, на ее лице добавилось мало морщин, вот только взгляд из осмысленного и печального стал каким-то пустым, так смотрит на мир новорожденный младенец.

Распрощавшись с Эвелиной Лазаревной, я села в машину, отъехала от интерната и припарковалась около местного кафе с замечательным названием «Смак Фолпино». Внезапно мне захотелось латте, большой стакан с хорошо взбитой пеной, огненно-горячий. Меня по непонятной причине колотило в ознобе.
В небольшом зале было пусто, я села за один из столиков и принялась ждать официанта.
– Чего? – прокричали из угла.
Я обернулась, за стойкой стоял парень в желтой куртке.
– Чего? – повторил он.
– Вы мне? – решила уточнить я.
– А вы кого-то другого здесь видите?
– Нет.
– Значит, вам! Чего пришли?
– Хочу выпить кофе. Желательно латте.
– Чего?
– Ладно, капучино, – снизила я требование.
– Чего?
– Эспрессо!!! – опустила я планку до плинтуса.
– Только в составе бизнес-ланча.
– А что в него входит?
– Суп-лапша куриная, лангет по-итальянски, салат «Цезарь» и горячий напиток по выбору, – бойко перечислил бармен.
– Из всего вышеперечисленного принесите только кофе.
– Нельзя, оно входит в бизнес-ланч.
– Я оплачу обед, но выпью лишь кофе.
– Нельзя!
– Почему?
– Сначала салат, потом суп, затем второе и в самом конце напитки!
– Я сказала: заплачу, но есть не стану.
– Нельзя!
– Вам собственное поведение не кажется глупым? – вскипела я.
– Это кто из нас идиот, – мигом отбрил парень, – отдавать бабки за еду, а пить кофе.
– Вам же лучше!
– Нет.
– Сами съешьте суп и мясо, мне оставьте кофе.
– Че я, дурак, это есть? Еще пожить хочу, – насупился бармен.
Надо было встать, хлопнуть дверью и уйти, но мне, как назло, страшно хотелось горячего, а еще хотелось в туалет.
– Где у вас дамская комната? – мило улыбнулась я.
– Чего?
– Сортир! – рявкнула я. – Уголок задумчивости, тубзик, два ноля, ватерклозет, не знаю, что вам более понятно.
– За занавеской, – парень ткнул рукой в сторону темно-бордовой драпировки.
Я пошла в указанном направлении, но бармен выскочил из-за стойки и преградил мне путь.
– Эй, куда ты?
– В туалет.
– Нельзя. Он только для клиентов.
– А я кто?
– Пока заказ не сделали, прохожая.
Пришлось капитулировать.
– Ладно, несите комплексный обед.
– Который?
– Их много?
– Два.
– И чем они отличаются?
– Один первый, другой второй.
– Замечательно. Что входит в первый вариант?
– Суп-лапша куриная, лангет по-итальянски, салат «Цезарь» и горячий напиток по выбору.
– Теперь номер два.
– Суп-лапша куриная, лангет по-итальянски, салат «Цезарь» и горячий напиток по выбору, – с упорством зубрилы отчеканил бармен.
– Так в чем разница?
– В номере и в цене!
– У наборов разные цены?
– Конечно! Один сто рублей, другой двести!
Я затрясла головой.
– Не понимаю!
– Чего странного?
– Если ланч из одноименных блюд, то… А! Сообразила. Наверное, повар берет разное масло, делает другие подливки, и «Цезарь» бывает с курицей или креветками!
– Не, – зевнул бармен, – из общего котла кладем!
– Находятся люди, которые платят двести целковых за то, что можно приобрести наполовину дешевле?
– Ага!
– Они психи?
– Не, народ как народ.
– Позвольте вам не поверить, – уперлась я, – ладно, мне несите дешевый вариант! Никак в толк не возьму, зачем переплачивать?
Бармен окинул меня оценивающим взглядом.
– Вы, тетя, из Москвы, – сказал он, – все столичные тупые. Ну разве может нормальный пацан за еду платить столько, сколько, блин, шелупонь беспонтовая? А если он с девушкой пришел? Или с партнером по бизнесу? Закажет первый номер и сразу авторитет потеряет, потребует второй, вмиг люди поймут: серьезный человек, со средствами, не лох с лесопилки.
– Обеспеченный гурман попросит блюдо по особому заказу.
– У нас только комплексная жрачка, – отрезал бармен, – хочешь пальцы согнуть, плюхай на вокзал, но там совсем дорого, удовольствие для паханов. А пацаны идут к нам, закажут номер два, и все ясно.
– Сделав заказ, я могу считать себя клиенткой и посетить туалет? – ехидно осведомилась я.
– Валяйте, видите дверь?
– Она одна.
– У нас унисекс, – оскалился бармен.
Я вошла в кабинку и тут же уперлась взглядом в объявление: «Дамы, не ссыте на пол. Господа, подходите ближе к бачку, он у вас короче, чем вы думаете».
Замка на двери не оказалось, я высунулась из сортира.
– Эй!
– Чего? – повернул голову бармен. – Бумаги нет? Ща салфетку дам!
– Не могу запереть дверь.
– И не надо, в целях безопасности шпингалет сняли, пожарная инспекция потребовала.
– Вдруг кто войдет!
– К вам?
– Да!
– Кому вы в вашем возрасте нужны, здесь и молодые девки мужиков найти не могут! – элегически отметил бармен. – Писайте спокойно, да не задерживайтесь, а то «Цезарь» остынет.
– Салат горячий? – поразилась я.
– Че? Хотели холодный? Могу за окно поставить, враз заледенеет.
Когда я вышла из туалета, на столе стоял суп, подернутый жирной пленкой, в центре тарелки торчал берцовой костью вверх окорочок, покрытый пупырчатой кожей, еще были салатник, от которого шел пар, и блюдо с непонятной кучкой серо-зеленого цвета, очевидно, это и был лангет по-итальянски.
– А где кофе? – возмутилась я.
– Сначала обед ешьте.
– Все, полакомилась, неси эспрессо, – с тоской велела я; если еда тут столь мерзкая, то нечего рассчитывать на ароматный кофе.
Бармен мгновенно освободил стол от блюд и принес чашку, я подергала носом, запах был потрясающий.
– Пойду покурю, – сообщил парень, – понадоблюсь, орите, если что, я у входа буду стоять.
На вкус кофе оказался выше всяких похвал, его сделали не в машине, а сварили в турке, и, похоже, на песке. Опустошив чашку, я крикнула:
– Эй, эй, иди сюда!
Внезапно занавеска позади бара зашевелилась, высунулся черноволосый парень и спросил:
– Зачем кричишь, а? Не пугай, а!
– Кто у вас варит такой замечательный кофе?
– Ахмет.
– А можно его попросить еще чашечку сделать?
– Вкусно, а?
– До умопомрачения! – признала я. – Давно подобного не пробовала. Пусть Ахмет одолжение мне сделает!
– Ахмет – это я, – заулыбался юноша, – не знала, да? Хочешь еще такой, а? Или другой?
– А какой можно?
– Итальянский, американский, французский, – начал загибать пальцы Ахмет.
– Со взбитой пеной умеешь делать?
– Капучин?
– Латте!
– Большой стакан?
– Да, да, самый огромный, а бармен сказал, что вы только эспрессо подаете, с бизнес-ланчем.
Ахмет ткнул пальцем в дверь.
– Юра, а? Он дурак! Ему хозяин велел, вот он и говорит, а! Пятьдесят рублей пойдет? Порций большой, тебе там купаться можно.
– Неси, – засмеялась я, доставая кошелек, – а то я совсем приуныла, хочу латте, да его нет.
Ахмет прищурился.
– Зачем плакать, а? Никогда нет причин для горя, от воды ни денег, ни счастья не прибудет! Лучше думать, а! Тогда из любой беды вылезешь! Знаешь, как я считаю? Если жизнь вырыла тебе яму, используй шанс, налей туда воды и плавай, как в бассейне!
Я усмехнулась. Надо же, я сама не так давно дала Вере Рыбалко подобный совет, похоже, мы с Ахметом родственные души.
Глава 23
Пришедший с улицы бармен никак не отреагировал, увидав меня с литровым латте. Я, потягивая восхитительный напиток, попыталась навести порядок во взъерошенных мыслях.
Значит, Лариса не была убита грабителем. Она сошла с ума, и Михаил, чтобы не травмировать Настю, поместил жену в Фолпино. Так, теперь понятно, по какой причине он столько лет терпит вздорную Елену Сергеевну. Сначала я думала, что зять не гнал тещу из-за Насти, но девочка пропала десять лет назад, а старуха по-прежнему получала от Миши немаленькое содержание и с завидным постоянством являлась в его дом. И вот сейчас все встало на место: Михаила и тещу связывает общая тайна.
Внезапно мне стало жарко. Эвелина Лазаревна упомянула, что «Анна» страдает фобией, ей кажется, будто она убила некоего мужчину. На самом деле преступления не было, у психопатки болезненная фантазия. Но что если на секундочку представить себе, что несчастная говорит правду!
Лариса, похоже, очень любила Анатолия Илюшина, а тот сделал очередной любовнице ребенка и умыл руки. Он вечно путался в бабах, они его интересовали лишь как сексуальные объекты, Лара была одной из многих.
Я вцепилась в стакан пальцами. Может, дело было так? Лариса решила быть с Анатолием, пришла к его матери, предлагала той совместное проживание, но была выгнана с позором.
Плохо разбирающаяся в людях Лара надеялась на помощь «свекрови», но ничего не вышло, и бедолага решила подстеречь Анатолия. Лариса предложила ему жениться на ней.
Илюшин захохотал, тогда девушка сообщила ему о своей беременности. Но Анатолия это нисколько не взволновало. Наверное, он предложил Ларе сделать аборт, мог поиздеваться над ней, сказать:
– У меня таких, как ты, пучок на пятачок.
Илюшин довел апатичную Кругликову до ярости, Лара схватила тяжелый предмет и ударила любовника. Она не думала его убивать, все вышло случайно.
В испуге Лариса бросилась домой и рассказала матери о беде. Елена Сергеевна схватилась за голову, похоже, она всегда беспокоилась лишь о собственном благополучии. Она не хотела стать родственницей заключенной, мечтала об обеспеченной жизни тещи богатого человека, а тут идиотка дочь убила любовника.
Елена Сергеевна строго-настрого запретила Ларисе сообщать кому-либо правду, запугала дочь по полной программе, выдала ее замуж за Михаила и успокоилась.
Но не тут-то было! Лару грызет совесть, наверное, она начала устраивать истерики, вполне вероятно, заводила речь об убийстве Анатолия, только Михаил, не знавший печальной правды, решил, что жена сошла с ума, и в конце концов поместил несчастную в Фолпино. Думаю, немалую роль сыграли тут разговоры Елены Сергеевны, небось она пела зятю:
– Вот беда! У Лары помутился разум! Бедная Настенька! Каково жить со знанием, что собственная мать шизофреничка!
Я совершенно случайно раскопала семейную тайну и, вполне вероятно, раскрыла убийство Илюшина. Где-то в архиве хранится палка или прут, которым Анатолию нанесли роковой удар. У сотрудников МВД ничего не пропадает, зря некоторые преступники надеются: прошло много лет, улики давно сожжены. Э нет, ребята, на полках мирно ждут своего часа коробки, пакеты и папки. Сколь веревочке ни виться, а кончик покажется. Осталось плевое дело – взять отпечатки пальцев, снятые с орудия убийства, и сравнить их с Ларисиными.
Но все узнанные сведения ни на миллиметр не приблизили меня к ответу на интересующие вопросы. Кто пришел в дом к Медведевым? Настя! Которая? Давно пропавшая или дочь Зои Андреевны Килькиной? Если последняя, то откуда ей известно про интимные мелочи, типа фаллоимитатора в розовом мешочке?
Допустим, кто-то ей рассказал подробности. Но получается, что ввести самозванку в курс дела могла лишь дочь Медведевых! Значит, одна Настя встречалась с другой! Когда? Где? Зачем? Где девочку прятали десять лет? Почему она раньше не вернулась домой? По какой причине Зоя Андреевна полезла в петлю, а Таня прыгнула из окна? Что происходит? Я ничего не понимаю!
Доподлинно известно лишь несколько фактов. Елена Сергеевна признала внучку. Но свидетельство старухи необъективно, она боится потерять пенсион, который ей платит Михаил. Вдруг Лариса умрет? На следующий же день Медведев турнет надоевшую старуху, а если Настя вернулась, то бабушке обеспечены почет и уважение. Елена Сергеевна сможет и дальше шантажировать зятя, пугать его заявлениями типа:
– Ах, ах, бедная девочка! Многие люди сошли с ума, узнав, что их мать шизофреничка.
Да Михаил любые деньги заплатит, лишь бы теща прикусила язык.
А кто, кроме бабушки, узнал Настю? Кот Бублик? До сих пор поведение животного свидетельствовало в пользу девушки, но я совершенно случайно увидела, как неприветливый котяра с невероятной нежностью трется о пальцы Елены Сергеевны. Бублик буквально растекался лужей восторга, и все дело в валерьянке, которую капала из пузырька в стакан мать Ларисы. Что, если самозванка «Настя» применила то же средство для приманки кота?
Так, следуем дальше. Что еще я выяснила точно? Зоя Андреевна и Настя переехали жить к Карине Авдеевой. И куда подевалась она сама? Настя ни словом не обмолвилась о ее присутствии. Где Карина? Она не способна самостоятельно передвигаться, требует постоянного ухода, но в квартире Килькиной не было никаких инвалидных кресел. Так где Карина Анатольевна Авдеева? Дочь Анатолия Илюшина и Нины? Еще один непризнанный ребенок малорослого Казановы? Минуточку!
Я подпрыгнула на стуле. Это что же получается? Настя Медведева и Карина Авдеева сводные сестры? Отец-то у них один, только матери разные! А Эвелина Лазаревна пару раз без всякой задней мысли сказала: «Девочки так похожи, а когда одинаково постриглись, вообще в близнецов превратились!»
Еще один примечательный факт! Мусор в день исчезновения Насти увозил шофер по имени Богдан Ломейко, его потом убили грабители, забрали кошелек, часы, а толстую золотую цепочку оставили.
А за Ларисой долгое время ухаживала некая Елизавета Ломейко. Совпадение? Если учесть, что за пару часов до смерти Тане звонили с телефона квартиры, где жил Богдан, то вопрос о совпадениях отпадает. Кстати, вот странность! Богдан давно погиб, почему же телефон числится за ним?
Я вытащила мобильный и потыкала в кнопки.
– Свиридов! – ответил бас.
– Ваня! Это Даша!
– О! Приветик!
– Нужна информация! По срочному тарифу.
– Замечательно! Я как раз ремонт затеял, деньги утекают рекой, – откровенно обрадовался Свиридов, – рассчитывал десяткой обойтись, уже двадцатка ушла! Сообщай проблему.
Озадачив Ивана, я села в машину и в растерянности уставилась на руль. Что делать сейчас? Куда ехать? Надеюсь, Свиридов не задержится со сбором сведений! Ладно, пока направлюсь к Москве, а там разберусь.
Не успела я вырулить на шоссе, как ожил мобильный. Очень довольная оперативностью Свиридова, я схватила трубку и крикнула:
– Подожди, сейчас припаркуюсь.
– Хорошо, муся, – ответила Машка, – а ты где?
– По магазинам езжу, – стараясь скрыть разочарование, ответила я, – решила в свою спальню новые занавески присмотреть!
– У нас жуткая проблема! – вздохнула Маня.
– Что случилось? – испугалась я.
– Ромео нет в Москве!
На секунду я растерялась. Кто такой Ромео и почему он обязан находиться в городе? Но в Машином голосе звучало разочарование пополам с тревогой, и я решила утешить девочку.
– Не переживай, – нарочито веселым голосом воскликнула я, – он вернется!
– Нет, его продали!
Я вздрогнула.
– Твоего приятеля?
– Муся! – захихикала Манька. – Ты забыла? Ромео! Я его сегодня весь день искала, нашла, но поздно…
Меня кольнула совесть. Все-таки я плохая мать, совсем не интересуюсь личной жизнью Маруси. Правда, девочка никогда не скрывает своих друзей, они постоянно гостят у нас в Ложкине, я знакома со всеми. Но теперь выясняется, что знаю не всех! Этот Ромео, например! Видно, он что-то значит для Мани, раз она так переживает!
– Его купила Вера, – говорила тем временем Маня, – дала бешеные деньги, вот хозяин и не устоял!
– Чей? – осторожно спросила я.
– Владелец Ромео!
– Вот ужас-то! Мальчика продали!!! В рабство!
Маня кашлянула.
– Мусик! Добрый день! Это я, твоя дочь Маша! Понимаешь, с кем ведешь беседу? Я Маша, а ты Даша Васильева. Главное – не нервничай. Дыши спокойно!
– Прекрати издеваться! Я просто никогда не слышала про Ромео! Сначала решила, что он твой знакомый, но теперь понимаю – наверное, это пес или кот! А зачем он тебе?
Машка протяжно вздохнула.
– Мне он совсем ни к чему, а вот Дегтяреву очень даже пригодился бы. Ромео улитка, большая, гигантская!
– Вспомнила! – заорала я.
– Ну вот видишь! Процесс склероза еще не углубился, – тоном врача отметила Маруся, – кстати, ученые выяснили, если обезьяна принимает антиоксиданты, то ее мыслительные способности к концу жизни угасают не резко, а плавно. Давай купим тебе специальный набор витаминов?
– Спасибо за заботу, у меня с головой порядок. Значит, улитки нет?
– Вера увезла Ромео, – повторила Машка, – она за ним приезжала. Я нашла слизня по Интернету, у него есть свой сайт!
– Ну надо же, – восхитилась я, – такой продвинутый улит! Интересно, как он ухитряется работать с мышкой, ни рук, ни ног не имея! Ой, поняла! Рога! Они ему заменяют конечности!
– Сайтом владеет хозяин Ромео, – захихикала Маня, – Андрей Величко, он фанат гигантских улиток, но больших денег у него нет, поэтому согласился продать Вере Ромео. Та предложила гигантскую сумму. Величко собрался теперь ехать в Африку, привезет оттуда сразу шесть слизней.
– Здорово!
– Ага! Только наша проблема не решена, – помрачнела Машка, – Дегтярев окончательно скис. Да еще эта Марина!
– Ты о ком?
– Медсестра со «Скорой». Помнишь, она вчера приезжала?
– Да. И что?
– Я вернулась сегодня с учебы, а парочка в доме сидит. Петр Ильич и эта мадам!
– С ума сойти! Зачем их Ирка пустила?
– Так Александр Михайлович велел! Он им сам позвонил, оказывается, Марина ему вчера телефон дала. Сейчас они полковника лечат. Изгоняют комплексы!
– Мерзавцы!
– А эта Марина, – зашептала Машка, – она в таком виде приперлась, почти голая! Юбка заканчивается там, где начинается! Встала у плиты, пирожки печет!
– Пи-рож-ки???
– Именно! С капустой! Полковник один противень схомякал, так она второй в духовку запихнула и все причитает: «Ах, ах, вас голодом морят!»
– С ума сойти! Александр Михайлович на диете! Я сейчас позвоню в Ложкино!
– А потом сразу мне! – попросила Маня.
В доме трубку сняла Ирка.
– Алле, – протянула она, – чего хотите? Говорите живо!
Следовало отчитать домработницу за пещерную грубость, но мне было некогда заниматься ее воспитанием.
– Что у нас происходит? – нервно спросила я.
– Ой, Дарь Иванна, – перешла на шепот Ирка, – ваще, дурдом! Только все уехали, смотрю, «Жигули» прикатили, раздолбанные, жуть. Даже у Мустафы, который в поселке дорожки чистит, машина лучше!
Я молча слушала Ирку. Великолепно знаю, что перебивать ее нельзя, домработница не умеет ясно и кратко излагать суть дела, она пересказывает события, как детсадовец, долго, нудно, с ненужными подробностями. Если сказать ей: «Прекрати мямлить, говори самое важное», – про самое важное она как раз и забудет.
Поэтому надо набраться терпения и самой отделить шоколадку от вороха фантиков.
Значит, дело обстояло так! Ржавый металлолом замер у ворот, из недр колымаги выбрались Петр Ильич и Марина. Врач выглядел обычно: мятый костюм и потертый портфель в руках. Зато медсестра смотрелась королевой, во всяком случае, Ирка была ослеплена девушкой и сейчас косноязычно пыталась описать внешность красавицы:
– Юбка… ну ваще! Кофта… ну ваще! Сиськи… ну ваще! Ноги… ну ваще! Волосы… ну… ну… ваще!!! Задница… ну… ну… ну… ну…
– Ваще! – рявкнула я. – Продолжай!
Ирина попробовала не пустить парочку в дом, но была сметена с дороги Мариной, которая легким движением бедра оттолкнула домработницу в сторону и полетела в спальню к полковнику. Петр Ильич, вжав голову в плечи, потрусил за медсестрой.
Ситуация вырвалась из-под контроля. Александр Михайлович приказал Ирке не мешать гостям, Марина начала хозяйничать на кухне.